"Хорхе Луис Борхес. Бескорыстный убийца Билл Харриган ("Всемирная история низости")" - читать интересную книгу автора

в таверне. Никто не отвечает на вызов. Билл спрашивает, кто таков, и ему
шепчут с опаской, что это Дэго - то есть Диего, - или Белисарио Вильягран из
Чиуауа. Тут же грохочет выстрел. Прикрытый парапетом из широких спин, Билл
всаживает пулю в дерзкого гостя. Рюмка падает из рук Вильяграна, потом
рушится тело. Второй пули ему не надо. Не взглянув на покойного щеголя, Билл
продолжает диалог. "Да неужели? - говорит. - А я - Билл Харриган из
Нью-Йорка". Пьяный поет, не обращая ни на кого внимания.
Можно представить себе апофеоз. Биллу жмут руку и расточают похвалы,
угощают виски и вопят "ура". Кто-то сказал, что на револьвере Билла нет
меток и следует выбить первую в честь гибели Вильяграна. Билл Убийца
оставляет себе на память нож этого человека, заметив: "Не слишком ли много
чести для мексиканцев". Но и на том дело, кажется, не кончается. Утомившийся
Билл расстилает свое одеяло рядом с покойником и спит до восхода солнца -
всем напоказ.

Убийства ради убийства

С этим счастливым выстрелом (четырнадцати лет от роду) родился Билли
Убийца Герой и умер Беглый Билл Харриган. Подросток, грабивший в захолустье,
стал ковбоем, бесчинствующим на границах. Он сел на лошадь и научился прямо
сидеть в седле, как ездят в Вайоминге и Техасе, а не откидывался назад, как
ездят в Орегоне и Калифорнии. Ему так и не удалось дотянуться до
собственного легендарного образа, но он был к нему очень близок. В ковбое
всегда оставалось что-то от нью-йоркского вора; к мексиканцам он питал ту же
ненависть, что и к неграм, но последними его словами были слова (грязные),
произнесенные по-испански. От следопытов он научился бродяжничать. Он постиг
и другое искусство, еще более сложное, - властвовать над людьми. И то и
другое помогло ему стать удачливым конокрадом. Иногда его притягивали гитары
и бордели Мехико.
Бросая дерзкий вызов сну, он лихо гулял в разудалой компании по четверо
суток. Когда же оргия ему наскучивала, он оплачивал счета пулями. Пока его
палец лежал на курке, он был самым зловещим (и, может, самым ничтожным и
одиноким) ковбоем в том приграничном краю. Друг Билла Гаррет, шериф, потом
подстреливший его, однажды заметил: "Я настойчиво упражнялся в меткости,
убивая буйволов". - "Я упражнялся еще настойчивее, убивая людей", - мягко
заметил Билл. Подробности трудно восстановимы, но всем известно, что на его
совести двадцать один убитый, "не говоря о мексиканцах". В течение семи
опаснейших лет он пользовался такою роскошью, как безрассудство.
Ночью двадцать пятого июля 1880 года Билли Убийца ехал галопом на своем
соловом коне по главной - или единственной - улице форта Саммер. Жара
давила, и никто не зажег фонарей. Комиссар Гаррет, сидевший в кресле-качалке
на галерее, выхватил револьвер и всадил ему пулю в живот. Соловый продолжал
бег, всадник корчился на немощеной улице. Гаррет послал еще одну пулю. Люди
(узнавшие, что ранен Билли Убийца) крепче заперли окна. Агония была
длительной и оскверняющей небо. Когда солнце стояло уже высоко, к нему
подошли и взяли оружие. Человек был мертв. И так же напоминал ненужный
скарб, как все покойники.
Его побрили, нарядили в готовое платье и выставили для устрашения и
потехи в витрине лучшего магазина. Мужчины верхом или в двуколках съезжались
из окрестных мест. На третий день его пришлось подкрасить. А на четвертый