"Николай Бораненков. Тринадцатая рота (Часть 3) " - читать интересную книгу автора

курицу под откос.
- Свиньи! Казнить их мало...
За окном гасло солнце, уплывали назад заснеженные ели, бревенчатые доты
с торчащими из амбразур стволами пулеметов. Над ними конскими хвостами
помахивал дымок. Попахивало шнапсом и гороховой похлебкой.
Бриганденфюрера распирало от злости, от того, что он, такой важный
господин рейха, остался, теперь уже наверняка, голодным. Поддерживало его
лишь то, что поезд бежал довольно-таки резво и была надежда через шесть-семь
часов оказаться в Смоленске, поближе к складам с галетами и шнапсом. И еще
бодрила тишина на дороге... Молчит запушенный чистым снегом лес. Молчат
заиндевелые кусты. Ходят в одеялах и шалях немецкие часовые. Художников бы
сюда. Всех художников рейха рисовать эту идиллию. Сколько дорогих полотен
можно создать! Какие миллионы на них заработать! Бери кисть, бригаденфюрер
Поппе. Рисуй вот эту бронзовую сосну, вот эту длиннокосую березу... Ах, ты
не можешь? Ты хватаешь только готовое. О, что вы! Извольте. Бригаденфюрер
сей же момент возьмется за создание панорамы "Солдаты рейха на очарованной
Десне".
Поппе сбрасывает в снег шинель, садится с кистью в руке на берегу реки.
- Поставьте мне позировать солдата. Вон того, с конской попоной на
голове. Позвольте. Вы кого мне прислали?
Бригаденфюрер вскакивает с раскладного стульца. Перед ним стоит,
улыбаясь, денщик. В руках у него гусь. Тот самый гусь, который кричал в
Брянске под окошком. Гусь не в перьях, а общипанный, жареный, и денщик уже
ест его. В одной руке у него жирный кусок, в другой - румяное, испеченное в
животе гуся яблоко. Еще минута, и денщик сожрет всего гусака. Ах, хам!
Бригаденфюрер выхватил из мольберта гранату и бросил ее под сосну.
Земля качнулась. Страшный взрыв, лязг и скрип железа, треск ломающихся
досок, крушащегося льда, крики о помощи возвратили из сна бригаденфюрера.
Ударившись лбом о какую-то острую чертовщину, он на какое-то время потерял
сознание. Однако визг пуль, сыпанувших по вагону, образумил его. Ухватясь за
доску полки, он выглянул в окно и не понял в чем дело: наяву он или все еще
сидит с мольбертом во сне. О, нет! Это был не сон. Колеса вагона, те самые
колеса, которым надлежало весело катиться в Смоленск, поближе к галетам и
шнапсу... О мой фюрер! Мой бог! Они висели теперь где-то в воздухе, выше
ракит. А внизу... О, что же это?! Груды исковерканных, рухнувших под лед
мостовых балок, опрокинутые вверх колесами, налетевшие один на один вагоны и
вокруг них, под ними люди, люди в зеленых мундирах и без мундиров - в одном
лишь нижнем белье, барахтающиеся в воде и кричащие о помощи.
Проклятие! Мы же взлетели на воздух. Нас подорвали. А может, не
выдержал мост? Ах, что я! Да вон же они, в ватниках, в шапках отходят тремя
цепочками к лесу. Нет, не все отошли. Один в белом полушубке еще стоит на
насыпи, с кем-то по-русски перекликается. Бригаденфюрер прислушался.
- Ну как? Не нашел гусятника?
- Нет, нигде не видно. Может, в хвостовом пошарить? В повисшем в небе?
- Отходить! Поздно шарить. Пока доберешься до бога, к дьяволу придет
подмога.
- Ну и кляп с ним. Пошли! Э-эй!
Партизан в овчинном полушубке обернулся. Бригаденфюрер чуть не загремел
с полки. Недалеко от вагона стоял человек, чем-то очень похожий на
Гуляйбабку, но Гуляйбабка ли это был, или кто другой, Поппе не разобрал. В