"Они брали рейхстаг" - читать интересную книгу автора (Сбойчаков Максим Иванович)

Глава пятая В ленинские дни

1

Полки 150-й дивизии, меняя друг друга, непрерывно вели бои, рвались к Берлину.

В эти дни в газетах было опубликовано постановление ЦК ВКП(б) о 75-летии со дня рождения Владимира Ильича Ленина.

Берест задумался. Центральный Комитет призывает достойно отметить этот юбилей: в тылу – ударным трудом, на фронте – ударами по врагу. Надо бы провести торжественное собрание, да батальон в боях. Придется ограничиться беседами в подразделениях и с отдельными бойцами. А сказать надо многое. Как и в годы гражданской войны – первой Отечественной войны, – идем в бой с идеями Ильича. Вспомнился тяжкий сорок первый… Знаменитый декрет вождя «Социалистическое отечество в опасности!» казался тогда написанным сегодня, а не в восемнадцатом году.

Надо будет рассказать и о немецких друзьях Ленина, и прежде всего о Кларе Цеткин, Карле Либкнехте, Розе Люксембург. Напомнить, что социалисты – интернационалисты разных стран Европы помогли Ленину в апреле 1917 года проехать через Германию и вернуться из эмиграции на родину. Ленин подвергал себя большому риску, так как Германия находилась в состоянии войны с Россией. Но он смело шел навстречу опасностям, чтобы иметь возможность непосредственно руководить подготовкой и свершением Великой Октябрьской социалистической революции. Какой громадный путь прошло наше государство!

В восемнадцатом году войска кайзеровской Германии наступали на Петроград – колыбель революции…

Тогда для отпора интервентам по призыву Ленина была создана Красная Армия. А в дни 75-летия вождя будет взят Берлин, будет водружено над ним Красное знамя Победы…

По важным делам Берест обычно советовался с Гусевым. Решил поговорить с ним и на этот раз. И как же обрадовался, когда узнал, что Гусеву довелось беседовать с Крупской! Он почувствовал, как от него через Гусева протянулась к Ильичу какая-то живая ниточка. Попросил Кузьму рассказать о своей встрече в подразделениях.

Первую беседу Гусев провел в восьмой роте. Рота выдвинулась на исходный рубеж, прикрытый высоткой, и готовилась вступить в бой.

Беседу о приближающемся ленинском юбилее начал парторг Сьянов:

– Помните пророческие ленинские слова: «Издыхающий зверь всемирного капитализма делает последние усилия, но все-таки издохнет»? Полагаю, что эти слова можно отнести и к фашистскому зверю. Будем бить его по-ленински, до полного уничтожения!

Затем он предоставил слово Гусеву.

– Мне посчастливилось, товарищи, встретиться с Надеждой Константиновной Крупской, и об этом я хочу рассказать, – начал Гусев.

Зимой тридцать седьмого года мы, пять слушателей Московской областной партшколы, совершили необычный по тем временам лыжный агитпоход. После теперешних военных испытаний это, пожалуй, не произвело бы сильного впечатления, но тогда поход признали прямо-таки героическим. Мы прошли по многим областям и республикам тысячу восемьсот километров. Буквально с лыжни нас приняли секретари МК и ЦК партии. Я, как комиссар похода, докладывал о проделанной в городах и селах работе, о том, какие вопросы нам задавали. А на другой день нас пригласили в Наркомпрос, к Крупской. Надежда Константиновна долго расспрашивала нас, а затем задумчиво заметила:

«Слушая вас, я вспомнила Шушенское. Володя там много на лыжах ходил…»

Она остановилась, увидев, как расширились наши глаза, когда мы услышали, как непривычно для нас назвала она Владимира Ильича. Кажется, только в тот момент мы впервые поняли, что Надежда Константиновна – самый близкий Владимиру Ильичу человек.

Помолчав и дав нам прийти в себя, Крупская продолжала:

«Бывало, ружье за плечи, палки в руки – и пошел в лес. И долго не возвращается. Начинаю беспокоиться, а соседи подтрунивают: «Сегодня жди с большой добычей», Подтрунивали, ибо знали, что обычно он приходил с пустыми руками – не за добычей в лес ходил. Возвращался раскрасневшийся и, еще снимая одежду, с жаром принимался рассказывать о том, что видел в лесу. Любил он наблюдать природу, размышлять наедине, беседовать с крестьянами…»

После рассказа Надежды Константиновны, – заключил Гусев, – у меня, товарищи, было такое ощущение, словно я близко узнал живого Ильича.

Несмотря на то что невдалеке рвались снаряды, бойцы слушали его внимательно и начали было расспрашивать о подробностях встречи, но тут вернулся командир роты Гусельников, поставил боевую задачу. Предстояло брать высоту, перед которой фашисты остановили Давыдовскую роту.

– Мы готовы, – сказал Сьянов, – пусть это будет началом наших ратных дел в честь юбилея Ленина.

Парторг, оглядев местность, объявил, что пойдет на высоту первым. Пока еще не совсем рассвело, может быть, удастся скрытно пробраться к высоте с тыла. Поднимет панику у немцев, тогда пусть бросится в атаку взвод или два. Ротный и Гусев согласились со смелым замыслом Сьянова.

С гранатами на поясе и автоматом на груди Илья Яковлевич двинулся по кустарнику, тянувшемуся справа. Шаг за шагом приближался к цели. Вскоре заметил, что он уже за высотой. Отсюда по лощинке стал приближаться к ней. Оказался у самого подножия. Прижался к земле. Наверху увидел немцев, чуть ли не взвод. Собрались в кучу, о чем-то толкуют. Парторг снял гранаты. Приподнявшись на колено, кинул в гущу одну, вторую, третью. Уцелевшие заметались. Сьянов пустил по ним очереди из автомата и для обмана закричал:

– Рота, в атаку, ур-ра!

Тут же подоспел взвод, пробравшийся тем же кустарником. Кинулись бойцы наверх. Гитлеровцы были смяты. Рота заняла высоту. Прибежавший вместе с ротой Гусев поздравил Сьянова.

Боевой порыв наших войск возрастал. Каждый день приносил имена новых героев.

За четыре года войны бойцы дивизии освободили много населенных пунктов, и почти в каждом из них пришлось вести уличные бои, так что опыт штурма городов, отдельных кварталов и домов был накоплен немалый.

В 756-м полку вместо трех батальонов стало два штурмовых, а в батальонах создавались штурмовые группы.

На подступах к деревне Нойсдорф одна из таких групп была задержана огнем вражеских пулеметов. А от ее продвижения зависел успех всего батальона и соседей. Это хорошо понимал парторг батальона Каримджан Исаков. С возгласом «За мной, товарищи, вперед!» Исаков бросился на вражеские позиции. Вся группа поднялась за ним, ворвалась в траншею и уничтожила пять пулеметных точек. Путь наступающим был открыт.

Пока очищали траншею, показались немецкие танки в сопровождении пехоты. Бойцы торопливо готовили связки гранат, кое-кто прихватил и противотанковые. Обходя траншеи, парторг увидел трубку, торчавшую из-под убитого немца. Не фауст ли? Выдернул. Так и есть.

– А вот и болванка с зарядами, – показал подошедший помкомвзвода сержант Медведев, поняв намерение парторга воспользоваться трофейным оружием. – Сержант Крупенин! Будете помощником у лейтенанта, – распорядился он.

Голос у него громкий, спокойный, уверенный, словно оп и не замечал надвигавшейся опасности.

А танки шли. Уже отчетливо видны на них кресты. Сквозь орудийный гул слышится рев моторов. Каримджан торопливо осматривал гитлеровскую новинку – ружье для стрельбы фаустпатронами. Волновало его сейчас лишь одно – не оказалось бы оно неисправным. Силу его он знает еще со времени сборов, проведенных политотделом дивизии перед Одером. Там даже и пострелять из него пришлось.

Кажется, все нормально, ударно-спусковой механизм работает. До танков оставалось около ста метров. Следовало бы подпустить их ближе – фауст ведь берет наверняка на тридцать пять – сорок метров. Но кто знает, сработает ли? Указательным пальцем правой руки Исаков нажал на спусковой механизм. Грохнул выстрел. Работает! Приготовил новый патрон, похожий на клубень кормовой свеклы, произвел второй выстрел, третий, четвертый… Великолепно! Танки стали разворачиваться, пятиться назад. Ага, не по вкусу пришлось!

Правда, ни в один из танков он не попал. Увлекся и преждевременно спугнул зверя. Обозлился.

– Черт возьми, испугом отделались, сволочи!

– Что вы хотите, товарищ лейтенант, – успокаивал Крупенин. – Новое оружие-то, сразу не пристреляешься. Напугать тоже важно.

В Нойсдорф ворвались буквально на плечах противника.

Вскоре дивизионная газета сообщила, что наши артиллеристы уже бьют по отдельным целям в Берлине. И первой из них стал рейхстаг.

Впрочем, иные пехотинцы отнеслись к этому известию скептически.

– Бахвалятся, наверное, артиллеристы. Мыслимо ли за столько километров точно попасть в такую небольшую цель? – говорил Лысенко своим товарищам-разведчикам, когда они направлялись в штаб полка получать очередное задание.

Навстречу попалась колонна тягачей, тащивших орудия большой мощности.

– Вот эти пушки до Берлина достанут! – уважительно покачал головой Правоторов.

На повороте в лес тягачи остановились, и в одном из артиллеристов Лысенко узнал Александра Лисименко.

– Ваня! – обрадовался тот.

Земляки обнялись. Кажется, что в родной Брянской области самые лучшие люди на земле живут!

Лысенко сказал другу о своих сомнениях насчет попадания в рейхстаг.

– Мы, Ваня, уже по самому центру Берлина залпы дали. А попали в рейхстаг или нет – придем в Берлин, посмотрим! – хитро усмехнулся Александр.

Он вынул из кармана листок:

– На-ка вот, почитайте. Хорошо один наш командир чувства артиллеристов выразил.

Это были стихи старшего лейтенанта В. Обновленного, одним дыханием написанные на КП. С большим чувством Правоторов прочитал их вслух:

– Хорошие стихи! Это как снаряд по врагу! – заключил Правоторов.

– Ну, метких вам выстрелов, Саша! – сказал, прощаясь с земляком, Лысенко.

В ленинские дни войска фронта взломали одерский рубеж вражеской обороны. Правда, генерал Хейнрици с потрепанными частями еще держался на отдельных участках, но влиять на ход событий уже не мог. А 25 апреля произошло знаменательное событие: соединились войска 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов, в результате чего Берлин оказался в кольце. Ликуя, бойцы острили: «Петля на шею Гитлера накинута. Мертвым узлом завязана. Теперь уж не вырвется».

Часть войск должна пойти дальше на запад, к Эльбе, чтобы встретиться с союзниками. Неплохо, конечно, пожать руку американцам и англичанам, хотя они и с большим запозданием открыли второй фронт. Идти на запад от Берлина теперь не трудно: гитлеровцы сняли оттуда почти все свои войска и перебросили их в столицу. Каким армиям выпадет честь быть участниками исторического события – окончательного разгрома врага в его столице? Случилось так, что 3-я ударная армия оказалась в центре событий. В день рождения Ленина она ворвалась на окраины германской столицы с северо-востока.

Советское командование пыталось образумить гитлеровцев. С самолетов сбрасывались листовки, на которых, набранные крупным шрифтом, выделялись два выразительных слова: «Сопротивление – смерть».

Вот что говорилось в одной из них:

«Солдаты дивизии «Берлин»! Ваш фронт прорван на широком участке. Мощные советские части уничтожили ваши укрепления и сейчас продвигаются к Берлину. Ничто вам не поможет… Ваша последняя надежда на одерский фронт рухнула. Знайте, Красная Армия ведет свое последнее решительное наступление со все возрастающей силой… Ваше сопротивление сейчас бессмысленно, так как исход войны предрешен».

Особое обращение адресовалось к населению города. В нем содержалась горькая для берлинцев правда:

«Гитлер и его нацистская клика навлекли на вас и ваши семьи тяжелую беду. Они начали разбойничью войну и оканчивают ее проигрышем. Теперь нацистские лидеры хотят спасти свою шкуру за вашей спиной ценой крови ваших мужей, отцов и сыновей. Но вам, мирному населению Берлина, нечего бояться. Никто вас не тронет, если вы будете лояльны к советским войскам. Вам нужна мирная жизнь. Вам нужен конец ужасов и страданий. Так требуйте от солдат и офицеров капитуляции. Разъясняйте им бессмысленность сопротивления».

И многие берлинцы откликнулись на эти призывы. Немало сдавшихся в плен солдат и лиц из гражданского населения немецкой столицы обращались к своим собратьям, пользуясь громкоговорящими установками советских войск. Ганна Кюммер, например, говорила: «Немецкие женщины, мои сестры! Сегодня к нам пришли русские. То, что нам рассказывали раньше о русских, было ложью… Будьте же благоразумны, солдаты, подумайте о своих женах и детях. Сдавайтесь без колебаний в плен. С вами не случится ничего плохого».

Но фашистские главари, отвергнув советское предложение о безоговорочной капитуляции, продолжали держать значительную часть войск в повиновении. Потеряв чувство реального, рассчитывая запугать советских солдат, фанатичные гитлеровцы над позициями наших войск сбросили свою листовку-угрозу: «В Берлине до 600 тысяч домов, и каждый дом – это крепость, которая будет для вас могилой». Но листовка только развеселила бойцов: «Ишь ты, сами уже в могиле, а еще ерепенятся».

Советское командование решило брать Берлин штурмом. Предстояли упорные уличные бои. Город разделен гитлеровцами на сектора, в каждом по нескольку десятков тысяч солдат. Это лучшие части вермахта, большинство эсэсовцев и членов союза «Гитлерюгенд». Регулярные войска усилены двумястами батальонами фольксштурмовцев.

В эти переломные, исторические дни завершающей битвы Отечественной войны в политотдел 3-й ударной армии непрерывным потоком шли донесения о воинах, совершающих подвиги. Политотдел широко распространял листовки о самых отважных. Материалами о героях заполнялись страницы фронтовых газет.

Майор Субботин занес командиру полка листовки и дивизионную газету «Воин Родины», в которых были напечатаны материалы о подвиге двух парторгов 150-й стрелковой дивизии: Илье Сьянове и Каримджане Исакове.

– И в прозе, и в стихах Каримджан наш воспет, Алексей Дмитриевич!

Положив трубку полевого телефона, Плеходанов взял газету со стихами. Прочел вслух:

– Неплохо написано. Он не только под Нойсдорфом отличился. В боях за Цебень и Кунерсдорф его помню.

Плеходанов поджидал разведчиков, посланных в район Фербиндунгс-канала. Хотя форсировать придется и не первыми, все равно нужно знать условия переправы, силы противника. И потом у комдива ведь только предварительное решение, может еще его изменить. Ко всему нужно быть готовым. Взглянув на часы, командир полка покачал головой. Что-то долго не возвращается группа. Не терпелось пойти взглянуть самому. Ведь за каналом начинаются улицы Берлина!

А тут как раз ординарец лихо подкатил на трофейном фаэтоне. Видно, при отступлении за канал какой-нибудь бюргер бросил. Пожалуй, можно и на фаэтоне махнуть к каналу. Лошади добрые, мигом домчат…

Тем временем разведчики, обследовав берег, вели наблюдение из-за каменного строения, по вспышкам засекали огневые точки противника, разглядывали в бинокль траншеи. Рядом со строением круто поворачивала дорога, по ней только что прошла автомашина, и фашисты тотчас ударили из орудия. Благо, промахнулись.

И вдруг показался фаэтон. Правоторов толкнул локтем Лысенко:

– Смотри, Иван, кто это прет?

Сорокин оторвался от бинокля. Фаэтон остановился, и они увидели подполковника. Во весь голос закричали:

– Сюда! Сюда! В укрытие!

По тревожным голосам Плеходанов догадался о грозящей опасности и бросился к строению. Не отстал от него и ординарец. Едва добежали, невдалеке грохнули снаряды, один разорвался под фаэтоном, разметав его в щепки.

Подполковник с признательностью посмотрел на разведчиков, спасших ему жизнь, выслушал доклад о результатах разведки и вскинул бинокль. Несколько минут водил им, разглядывая южный берег канала, по которому проходила оборона противника.

На обратном пути заглянул к Зинченко, командный пункт которого находился на высотке. «Неплохое место выбрал», – отметил Плеходанов, спускаясь в землянку. Ему хотелось утрясти некоторые вопросы взаимодействия. Командир 756-го полка был занят предстоящим наступлением, но встретил товарища радушно, с улыбкой на круглом лице.

– Головным пускаю батальон Неустроева, – пожимая Плеходанову руку, сказал он. – Его позиции по эту сторону насыпи.

– Я мимо проходил, видел, – ответил Плеходанов. – Вслед за Неустроевым пойдет Твердохлеб.

Поговорить пришлось совсем мало. Позвонил комдив.

Приказал создать штурмовую группу во главе со старшим лейтенантом Гусевым, которого попросил направить к нему. Командиры полков не удивились такому распоряжению – генерал хорошо знал людей дивизии.

Узнав, что Плеходанов у Зинченко, генерал вызвал и его. Подполковник тут же отправился в путь, то и дело досадуя, что приходится часто ложиться – вокруг рвались снаряды. «Чувствует противник, что наши силы накапливаются, и лютует… Может, комдив два полка бросит в первый эшелон? Ведь дивизия, которую сменили, почти сутки пыталась форсировать канал, и безуспешно». Плеходанов считал за честь в числе первых прорваться на улицы Берлина за каналом.

Прибыв на КП, Плеходанов услышал, как комдив инструктировал Гусева.

– …Используйте мост. Он хоть и с пробоинами, но годен. Будет артиллерийская поддержка и дымовая завеса. На том берегу нужно захватить дом, что на высоте. Посмотрите, – кивнул он в сторону стереотрубы.

Кузьма долго разглядывал южный берег канала, на который ему предстояло перебраться. В стереотрубу видно куда лучше, чем в бинокль. Высота совсем рядом, а на ней кирпичный домик. Там наверняка у немцев НП. Вон траншеи. Правее – низкие постройки барачного типа, обнесенные колючей проволокой…

– Понятно, товарищ генерал, – оторвался от стереотрубы Гусев.

– Я уверен в вас… Успех всецело зависит от вашей инициативы и находчивости, – ободрил его комдив.

Обернувшись к Плеходанову, он с гордостью сказал, что старший лейтенант Гусев с Надеждой Константиновной беседовал, из ее уст о Ленине слышал.

– Знаю, товарищ генерал. И в нашем полку об этом говорят. Хорошо, что именно он возглавит форсирование канала.

– И первым на улицы Берлина вступит, – продолжил Шатилов. – Желаем вам боевой удачи, товарищ Гусев!

– Спасибо, товарищ генерал. Постараюсь.

Генерал вызвал к телефону Зинченко.

– Федор Матвеевич, занимаю твой КП.

Не чересчур ли смело? Высота Зинченко то и дело подвергается артналетам противника, комдив, безусловно, об этом знает… Подполковник с уважением посмотрел на генерала у которого за плечами Военная академия имени М. В. Фрунзе и большой боевой опыт: почти с первых дней войны командует дивизией.

– Пойдешь во втором эшелоне, Алексей Дмитриевич, – проговорил тот, обращаясь к Плеходанову, – но в любую минуту будь готов поддержать Зинченко.