"Юрий Васильевич Бондарев. Выбор" - читать интересную книгу автора

темноту улицы, насквозь продутые октябрьским ветром, пахли инеем, недалеким
снегом, и везде над головой туго свистело в антеннах на крышах, за которыми
в черном небе, загораживая звезды, тенями плавали в ледяных высотах
рыбообразные тела аэростатов воздушного заграждения.
В этом гуле проводов, свисте ветреной ночи выделялись другие звуки
какого-то спешного движения на мостовой, похожего и вместе непохожего на
обычное перемещение войск. Грузовики без солдат, заваленные ящиками и
мешками, легковые машины, хозяйственные повозки то и дело проезжали мимо,
чернеющей массой скапливались на площадях, откуда доносились приглушенные
команды регулировщиков, фырканье лошадей, ругань шоферов и повозочных.
Постепенно сгущенная масса колонны рассасывалась, поворачивала, вытягивалась
на Садовую, и вновь проносились, встревоженно сигналили начальственные
"эмки", синея маскировочными подфарниками, объезжая лошадей и повозки,
которые, как ломовые, гремели колесами по асфальту, по трамвайным рельсам.
Здесь же, на соединении улиц, перед площадями, оставив лишь узкий
разрыв для движения, торчали ребрами "ежи", наклонно висели врытые в землю
толстые пики рельсов, эти противотанковые сооружения, воинственно и уродливо
преобразившие город, и в этом изменении было что-то новое, жуткое, как и в
запахе гари, которую они впервые почувствовали там, под Можайском, когда
ветер приносил пепел горящих деревень. Но тут, в Москве, не было видно
тлеющих пепелищ пожаров, а запах пепла в крепкой свежести воздуха накатывал
волнами, и иногда чудилось, что в глубине дворов всюду жгли бумагу.
После того как их несколько раз задерживали патрули, Владимир предложил
по дороге к Зацепе нигде не останавливаться, мигом вбегать под арки ворот,
заходить в подъезды, чуть только впереди завиднеются люди, потому что
издали, не разберешь, патрули или не патрули. Однако в знакомых переулках
вокруг Зацепы не встретили ни единого прохожего, не проблеснуло ни огонька в
окнах, ни одной машины не проехало по мостовой. Все подъезды были закрыты,
ворота заперты на засовы; ветер шумел в дворовых липах, темные тени
качались, скреблись о заборы, ворохи листьев с жестяным корябаньем волокло
по асфальту, сухим шорохом несло по ногам, собирало у подворотен
шевелящимися кучами. Здесь, в переулках, обдавало первым октябрьским
морозцем, винным подвальным запахом, а меж качающихся деревьев в неоглядной
пустыне неба красным и белым лихорадочным огнем горели две крупные звезды.
- Марс и Юпитер, - сказал тогда бегло Илья. - Вот сверкают, а?
- Марс - бог войны, кажется, - ответил Владимир. - Помнишь?
- А, к черту, помнить всякую чепуху из истории Древнего Рима! Кому это
нужно? А может, это не Марс и не Юпитер.
Но они еще хорошо помнили недавнюю Лужниковскую, веселую, солнечную,
зеленую, и на углу оба не выдержали и рванулись к воротам своего двора, а
когда, запыхавшись, остановились около калитки, откуда был виден их
двухэтажный дом, загороженный липами, в эту минуту у пожарного гаража на
другой стороне улицы, где обычно стояла будка дежурного, грозно всполошился
сиплый оклик: "Кто там? Стой! Стрелять буду!" - и враждебно заскрежетал
затвор винтовки.
- Свои, свои, если не шутишь! - отозвался услышанной на окопах
солдатской фразой Владимир, подхваченный бешеной радостью оттого, что были
они дома, наконец.
- Хрен с маслом в базарный день! - захохотал Илья. - Стрелять-то
умеешь? Чего тюленем голосишь?