"Юрий Васильевич Бондарев. Выбор" - читать интересную книгу автора

людей моего нынешнего возраста я считал ничего не понимающими в жизни
старыми ишаками. Это слово было модно тогда. Так что я вполне вам сочувствую
и вполне разделяю ваше благородное негодование! - Он опять сделал поклон в
сторону Владимира, излучая ироническую признательность, после чего
приостановился у изголовья Тамары Аркадьевны, заговорил страстным,
убеждающим тоном: - Но каким бы трусом я ни представал перед юными героями,
я настаиваю, сестрица, на твоем отъезде с Машей утренним поездом! И умоляю
вас собраться сегодня. А! Дай-ка, дай-ка, пожалуйста, я сам посмотрю! Ты без
конца меришь температуру! - Он стремительно выхватил у нее градусник, дважды
взглянул недоверчиво и, встряхивая, проговорил с недоуменным пожиманием
плеч: - Милая! Я уже не знаю, что делать! Тридцать семь и девять. Но
пересилить себя надобно, взять в руки, заставить решиться, наконец! Пойми,
это невозможно будет исправить!..
Тамара Аркадьевна приподнялась на локте, брови ее печально изогнулись.
- Ты тоже меня пойми, - сказала она и вздохнула жалостно. - Я боюсь...
я хочу уехать, но не могу. Целую неделю меня мучила высокая температура. Я
просто обессилела. Я умру где-нибудь по дороге. Ты хочешь, чтобы меня
похоронили где-нибудь на сельском погосте?.. У меня нет сил, Эдуард...
- Грандиозно! Мило!.. А дети? - вскричал Эдуард Аркадьевич,
растопыривая подвижные пальцы и потрясая ими. - Эт-то же безумие,
сумасшествие! Оставаться с детьми на краю пропасти!.. А как Всеволод? Как
Маша? Ты подумала об их судьбе?
Всеволод, подросток с прыщеватым унылым лицом, все время молча
сутулившийся в ногах Тамары Аркадьевны, все время робко слушавший
пропитанную соленой тревогой непрекращающуюся речь Эдуарда Аркадьевича,
вдруг порывисто прижал кулачки к щекам, затрясся судорожно, замычал глухим
отроческим баском и, раскачиваясь, начал ниже и ниже склоняться к коленям,
точно за шею его сзади пригибали, и повторял шепотом: "А я как? А я куда?" И
Владимир тут увидел, как бледное лицо Маши обезобразилось гримасой
гадливости, и голос ее зазвенел негодованием:
- Перестань, пожалуйста, Всеволод! Стыдно видеть, как ты превращаешься
в бабу! И вы, дядя, перестаньте нас мучить! Пока мама не выздоровеет, мы
никуда не поедем, никуда! Вы что-то страшное выдумали. Мы пока будем здесь,
и Всеволод останется с нами! А теперь молчите, а то я буду визжать и не
давать вам говорить! Вот так, слышите?
Она завизжала отчаянно и пронзительно, потом насильно засмеялась,
поспешно вскочила, пересела на диван к матери и, защищая, успокаивая ее,
обняла за плечи, целуя ее в волосы (Тамара Аркадьевна зажмурилась,
всхлипнула, отворачиваясь к стене), и Владимир подумал, что он с Ильей
лишние здесь, пришедшие не ко времени гости, и, чтобы избавиться от
неудобства увиденной ссоры, чтобы больше не слышать отчаянного, еще
сверчавшего в ушах визга Маши, он сказал излишне непринужденно Илье:
- Салют, что ли?
Это была известная в школе фраза, обозначавшая вынужденное прощание в
особых обстоятельствах, и Илья, поняв, встал, проговорил отсекающим тоном:
- В приказе коменданта города Москвы мы сегодня прочитали: дезертиров и
паникеров расстреливать на месте! Вы не из тех?..
Он ожег взглядом Эдуарда Аркадьевича и, направляясь к двери, ребром
ладони, точно на перемене показывал прием джиу-джитсу, небрежно ударил по
краю стола так, что звякнули бутылки коньяка в окружении банок консервов, и