"Юрий Васильевич Бондарев. Выбор" - читать интересную книгу автора

Кто даст ответ?! - вскричал срывающимся голосом Эдуард Аркадьевич и
внушительно воздел руки к потолку. - Будь готов к труду и обороне. Дальше
всех, выше всех, быстрее всех. Сколько было сказано грандиозных слов! Что же
получилось? Немцы на канале, на Истринском водохранилище, под Химками. Ты
можешь мне ответить, милая Тамара? Можешь объяснить - каким образом? Или вы,
юные комсомольцы, можете ответить что-нибудь? Как? Каким образом?
- По-моему, тебе не нужно больше задавать вопросов, - сказала Тамара
Аркадьевна низким простуженным голосом, обеспокоенно оправляя на шее пуховый
оренбургский платок. - Но только, пожалуйста, не вмешивай сюда детей. Они не
виноваты.
- Ты пойми, пойми! - Он прижал щепотку ко лбу и выкинул, разжал пальцы
в воздухе. - Ни тебе, ни Маше нельзя медлить, нельзя оставаться здесь, эт-то
безумие, которому объяснения нет! Твоя ангина и твоя судьба - не смешно ли?
Пересиль себя, сестра чудная! Оставаться в голоде, в холоде, в неизвестности
хотя бы на неделю двум женщинам без серьезных средств... двум почти в пустом
доме - это не только риск, но самоубийство, по меньшей мере! Представь
худшее - вы не успели уехать, в Москве катастрофа. На какие средства вы
будете жить - продадите серьги, кольца, барахло-тряпки? На сколько хватит? А
потом? На панель Арбата? Ну, прости, прости! Я раздражен, разумеется, но
суть-то, так или иначе, в одном. Болеть в Москве ангиной сейчас -
недопустимая роскошь! Надо ехать в Ташкент, золотце мое, догонять свой
театр, ехать немедленно, завтра, завтра! Уезжать!
- Я не понимаю, дядя, - тихонько сказала Маша, все кутаясь в меховую
безрукавку, точно было ей зябко. - Вы говорите так, будто завтра... завтра в
Москву войдут фашисты. Неужели вы так думаете? Они что - войдут?
- Маша родненькая, драгоценная моя племянница! - воскликнул в изумлении
Эдуард Аркадьевич. - Этого не знает и сам господь! И никто не скажет, не
сообщит заранее, к большому сожалению, если даже Москву окружат немецкие
танки, перережут дороги! Но по всем признакам - положение сверхсерьезное,
какого на нашей памяти еще не было! Да, Машенька, юное мое, очаровательное
существо, твой возраст - несокрушимый оптимист, но в такие дни быть
беспечным - смертоподобное легкомыслие!.. Ты понимаешь, Машенька, что значит
женщинам оставаться в городе, в котором, возможно, начнутся уличные бои!
Пойдете на баррикады, подобно Жанне д'Арк? Актриса и девочка - смелые
воины!..
От слов Эдуарда Аркадьевича, от энергичности его пальцев, которыми он
то растирал высокий лоб, то нервно и продолжительно хрустел, сводя руки за
спиной, от его голоса, чудилось, рассыпающего вокруг себя ядовитые иглы,
исходила острота тревоги - и неприязнь к нему загоралась у Владимира
запальчивым огоньком. Илья, щурясь на Эдуарда Аркадьевича, слушал его чутко,
не пропуская ни одного слова, и рот был сжат терпеливо, будто его вызывали
на драку, которую надо принимать не сразу. И Владимир не выдержал:
- Вы просто трусите!..
(О, спустя много лет он не сказал бы этого, но тогда, в пору октября
сорок первого года, была та искренняя чистота, наивная вера юности в
справедливость и честность человеческого мира, которая потом четыре года
зажигала костры самосожжений.)
- Благодарю вас, юноша, благодарю! Я трус? Чудесно и великолепно! -
слабо посмеявшись, поклонился Эдуард Аркадьевич, открывая искусный начес на
ранней лысине, и продолжал миролюбиво: - В вашем возрасте мой друг, всех