"Юрий Бондарев. Быки" - читать интересную книгу автора

мать и младшие сестры стали моей ответственностью.
- Ось яка гарна пряжка! - сказал в конторке бригадир скирдовщиков
Бендрик, покатоплечий, весь напоминающий железный клин острием вниз, и,
захохотав, подергал пальцем бляху на моих брюках, едко спросил: - В Москве
що - мода така? Иль просто цацка?
Я молчал. Скирдовщики, молодые парни в грязных сатиновых рубахах с
белыми заскорузлыми пятнами пота под мышками, разглядывали меня с
усмешками, перемигивались сквозь дымки тютюнных самокруток и
снисходительно цвикали на земляной пол - сплевывали через щелочки зубов.
Я понимал, что мой нездешний городской вид несколько смешон, игрушечен
для них, но это и задевало меня. И уже в степи, получив пару быков и арбу
(после иронического распоряжения Бендрика: "Попробуй, як воняе бычий пот,
носовую утирку и деколон в другой раз с собой бери, московский!"), я вел
за налыгач быков к желтеющим бесконечными рядами копнам и думал, что умру
в этой степи, но докажу им, на что я способен.
Я стал накладывать копны на арбу с какой-то ожесточенной механичностью,
втыкая вилы в сухую пшеницу, в ее шуршащие стеблями недра. Я пытался
поддеть треть копны, чтобы завалить ее в два приема на арбу. Но пшеница
скользила, распадалась, не удерживалась на зубьях, осыпалась мне на
голову, на потную шею, лезла за ворот прилипшей к спине тенниски. Горячая,
пахнущая степью пыль сыпалась в глаза, колюче набивалась в нос - и лицо и
все тело начинали нестерпимо зудеть. Стиснув зубы, я содрал с себя
насквозь пропотевшую тенниску и, сознавая бессилие и отчаяние, с ужасом
думал, что так к вечеру не нагружу ни одной арбы. Это отчаяние стало
походить почти на удушье, когда я увидел через час потянувшиеся по степи к
начатой скирде нагруженные арбы, смутно заметил или представил повернутые
в мою сторону серые от пыли, сморщенные от солнца и от понимающих улыбок
лица скирдовщиков, не сказавших мне, однако, ни слова.
Я уже, как загнанный, кидал и кидал рассыпавшиеся с вил комки пшеницы в
арбу, я задыхался от напряжения, от жаркого запаха пшеничной пыли. А
солнце раздваивалось, расплывалось над моей головой, черные точки роились
перед глазами, мутно звенело, ударяло в ушах и в затылке тупыми ударами
деревянного молота. И мне на какую-то секунду показалось, что я, весь
потный, страшный, со скрипящей пылью на зубах, весь зудящий, накаленный
солнцем, упаду сейчас возле арбы от солнечного удара, от этого степного
пекла, от своих сумасшедших мускульных усилий, от горячего пота на веках,
застилающего степь перед глазами словно душно дымящейся ватой.
На миг, будто в малярийном бреду, почудилось - возникла около быков
клинообразная фигура Бендрика, ухмылка растягивала его рот, он сказал
что-то, указав на копны, на мои вилы, потом вроде бы попробовал вырвать их
у меня из рук, но я только с непонятной дикостью прохрипел: "Уходи!" - и
отрицательно замотал головой, вонзая вилы в копну.
Больше никто ко мне не подходил. Я уже не знал, что происходит со мной:
может, это был выплеск мальчишеского самолюбия, может, неистовость
озлобления на собственное бессилие, разрушавшее все связанное с той
открытой зимой форточкой...
Нагружая арбу, я не заметил даже наступления полудня, самого
невыносимого, жаркого времени, когда все, прокаленное до каждого колоска,
замирает в степи, задушенное сверканием пекущего солила, серебристым
текучим маревом зноя. Мне показалось: перестали скрипеть арбы, перестали