"Найджел Болчин. Она смошенничала..." - читать интересную книгу автора

Лично мне показалось, что игра в шашки за пятьдесят тысяч - слишком
дорогое удовольствие, но я промолчал. Скаулер между тем продолжал
рассказывать о машине.
Я не помню всего, что он мне наговорил. Это было очень сложно и
запутанно, тем более, что Скаулер обожал говорить о технике так, что никто,
кроме узкого специалиста, не смог бы разобраться, о чем идет речь. Но при
этом он все время делал вид, будто собеседник понимает его с полуслова. В
его объяснении было полно выражений вроде: "как вы, конечно, знаете", "как
вы, несомненно, слыхали", и все это живо напомнило мне мой давний визит к
Скаулеру и несчастного мальчугана, пролившего воду. Из всего объяснения я
запомнил одно: машине надо было задать программу, то есть дать определенные
указания, следуя которым, она рассматривала все возможные ходы и после ряда
молниеносных математических вычислений выбирала наилучший вариант. Он также
заметил - и мне это показалось весьма интересным, - что машину можно было с
тем же успехом научить проигрывать. Но в данном случае в ее программу
входило играть без промаха. Это означало, что, как бы я ни старался,
рассчитывать мог только на ничью, а если бы случайно зевнул, то проиграл
немедленно.
Скаулер начал объяснять в своей обычной холодной манере, но по мере
того, как он рассказывал о скорости и безупречности производимых машиной
вычислений, его облик менялся. Голос потеплел, в глазах вспыхнули огоньки, и
весь он воодушевился, словно говорил о каком-то божестве.
Скаулер восхищался и как бы приглашал восхищаться вместе с ним этим
высшим проявлением истины и красоты. Надо сказать, что в таком виде он мне
нравился куда больше. Я по природе человек сдержанный и тем более не склонен
приходить в восторг от математических вычислений, но мне нравятся увлеченные
люди.
А затем внезапно настроение у него переменилось, и без всякой видимой
причины он заговорил о своей семье и о том, как его обманули. Он говорил с
такой горечью и злостью, что было просто неприятно слушать. Я пытался
напомнить ему, что пришел к нему играть в шашки, но безуспешно.
Постепенно я понял, что эти два вопроса - совершенство и красота
машины, с одной стороны, и недостатки и неприглядное поведение его жены и
детей, с другой, были самым тесным образом связаны в его мозгу. Он постоянно
противопоставлял их друг другу, и разница доставляла ему видимое
удовольствие. Эта комната, полная разного оборудования, была идеальным
плодом его идеального второго брака - брака с наукой.
Все это продолжалось добрых полчаса. Я уже подумывал о каком-нибудь
предлоге, чтобы уйти, когда он резко прервал свою речь и предложил мне
наконец сыграть с машиной.
Доска представляла собой освещенный щит, расположенный в передней части
машины, а шашками были красные и белые лампочки. Непосредственно передо мной
тоже была доска, но с кнопками в каждом квадрате. И когда я нажимал кнопку
того квадрата, куда бы я поставил шашку, в соответствующем квадрате на щите
зажигалась лампочка. Когда машина делал ход, что происходило почти
мгновенно, зажигалась другая лампочка. Когда съедали шашку, лампочка,
обозначавшая ее, гасла, а когда шашка становилась дамкой, загоралась ярче.
Это было очень просто, но немножко непривычно, да к тому же я давно не играл
в шашки. Поэтому в первые три партии я зевнул, и машина выиграла без всякого
труда. После этих партий у меня возникло чувство растерянности,