"Владимир Богомолов "Пишется тяжело..." (Из архива писателя) " - читать интересную книгу автора

известно, делают роман практически непроходимым. Противопоставление ваших
героев, розыскников, уполномоченным контрразведки в частях - это ненужная
драматургия, от нее тоже надо избавиться. И спорить тут просто нелепо!..
Поверьте моему опыту! Вы ведь Сталина если и видели, то только на Мавзолее
во время демонстрации, а я с ним встречался лично, разговаривал не раз вот
так, как с вами, я себе его отчетливо представляю и как человека, и как
руководителя. С Иваном Христофоровичем Баграмяном я в дружеских отношениях с
сорок первого года и должен заметить, что вы сочинили на него шарж, причем
не лучший. Эти образы у вас искажены. От эпизодов со Сталиным и с генералами
надо избавиться без колебаний и без малейшего сожаления - все, что выше
дивизии, написано Ласкиным! Поверьте моему опыту!"
Я спросил: "И Баграмян искажен тоже?" Полевой ответил: "Да,
безусловно!"
Я не знал, кто такой Ласкин, в рукописи не было никакой дивизии, не
было и шаржа на Баграмяна: очень любопытно, если учесть, что фамилия
Баграмяна упоминается только в одной фразе без какой-либо оценки или
характеристики - там сообщается о его отсутствии в этот момент в штабе
фронта.
Неудивительно, что от услышанного я находился в немалом недоумении и
погодя отвечал, что не могу согласиться с замечаниями и не смогу что-либо
убрать или переделать. Я вслух откровенно предположил, что между нами
возникла "нестыковка" и нам лучше "по-хорошему разбежаться" - я готов
немедля вернуть аванс, на что главным редактором мне было заявлено: "Не надо
горячиться и не надо ничего возвращать! У нас нормальный рабочий диалог! Я
вам высказал наше мнение, и вы его внимательно обдумайте, а мы подумаем над
тем, что сказали вы. Потом встретимся и совместим наши позиции. Я убежден,
что нам удастся достигнуть взаимопонимания".
Позднее я не раз дивился высокому цензорскому - политическому и
идеологическому - чутью того времени, каким обладал главный редактор
"Юности" Б. Полевой: то есть по прочтении рукописи, до отправки ее в
"инстанции" для получения разрешительных виз на публикацию он отметил,
выделил то, что эти "инстанции" потом мне вчиняли и на чем настаивали.
Меня попросили без промедления представить в редакцию еще три
экземпляра рукописи. Я решил, что они хотят, не теряя времени, ознакомить с
текстом членов весьма многочисленной редколлегии, чтобы все дружно прочли и
рукопись была бы запущена в работу. Я был уверен в романе и срочно сделал
допечатку. Я и не подозревал о том, что последовало за разговором с
редактором, мне и в голову не могло прийти, что полученные от меня
экземпляры начнут за спиной автора последовательно гонять на так называемые
"экспертно-консультативные чтения" по различным адресам: в Главное
управление Министерства обороны, КГБ, МВД, Главному военному цензору,
Главное Политическое Управление и т.д. Как выяснилось впоследствии, всего в
закрытом "рецензировании" и "экспертно-консультационных чтениях" рукописи
моего романа в разных ведомствах, судя по официальным отзывам и пометкам на
полях, участвовало не менее восемнадцати генералов и старших офицеров - от
просто начальников до узких специалистов, в частности в области криптографии
и радиопеленгации, - замечу, что ни одного профессионального замечания они
мне вчинить не смогли. Причем всюду соблюдалась иерархия: первые оставляли
автографы только шариковыми ручками, а вторые - карандашами.
Как потом выяснилось, для Главлита было достаточно и требовалось всего