"Леонид Богданов. Телеграмма из Москвы (Сатирическая повесть по советской действительности) " - читать интересную книгу автора

беда будет!..
Когда жена Сечкина, громко голося, как по покойнику, причитая и вытирая
слезы подолом юбки, уже вывела корову из сарая, дед Евсигней почесал затылок
и неуверенным тоном заметил Мирону, что, может быть, не коров будут
отбирать, а зерно или еще что-нибудь.
- Так чего же ты брешешь? - обозлился Сечкин. - Манька! Веди корову
обратно!
- Стар я брехать, - обиделся дед, - сам Столбышев говорил, что
отбирать будут. Так и сказал "дадим стране", а не веришь, почитай газетку,
там все сказано.
- Манька, ты сегодня газету покупала?
- А что бы ты сегодня курил? - ответила Сечкина, еще продолжая
всхлипывать.
Мирон достал из кармана скомканные обрывки газеты и принялся тщательно
изучать их.
- Так. Значит, в Австралии поголовье кенгуру сократилось, - оповещал
он о главном из прочитанного. - В Америке исчезло масло из продажи... В
Италии макаронный кризис...
- Гляди! - перебил его дед Евсигней и с торжественным видом достал из
браги вымокший и пожелтевший окурок Мирона. На нем жирным шрифтом было
напечатано: "Дадим стране пол..." Дальше ничего не было. Цигарка потухла как
раз на букве "л".
- Ну, слава Богу, хоть "пол", а не все! - вздохнул с облегчением
Сечкин.
- Ну, нет! - возразил дед. - Зря, Мирон, радуешься. Оно всегда так
пишется - половину, а на самом деле все заберут. Небось, Столбышев уже
поучает Соньку-рябую, чтобы она вышла на собрании да прокричала: отдадим,
мол, все! Знаем мы эти половинки! А потом, смотря что они будут забирать...
Ежели, скажем, потребуют полкоровы...
- Ой, Боже ж мой! Кормилица ты наша! - заголосила опять Манька.
- Пойдем, дедушка, поищем газетку: что-ж они, паразиты грешные,
забирать-то собралися, - решил Мирон Сечкин.
Первым долгом они зашли к Николаю Стрункину.
- Беда, куманек! - заговорил Мирон с порога. - Забирать будут!
Говорят паразиты: половину отдай! А как придет к делу, то загра-бастуют все,
и душа с тебя вон!
- Гляди, как бы не к высылке это было! - взволнованно добавил дед.
Николай Стрункин мгновенно побледнел и лишился языка.
- Газетку бы, куманек, посмотреть. Там все подробно описано, что
отбирать будут и с кого по сколько...
Стрункин беспомощно оглянулся вокруг и полез под стол. Полазив на
корячках толику времени, он насобирал множество мельчайших обрезков газеты.
Это была работа его четырехлетнего сынишки. Что-нибудь узнать из этих мелких
клочков было делом гиблым. Поэтому все трое направились в избу к Семену
Картавину. Семен Картавин, лежа на скамейке, спал, артистически подражая
храпом пению соловья.
- Семен! Вставай! Беда! - затормошил его Сечкин. Картавин на самой
высокой ноте изумительной чистоты прервал храп и, как ужаленный, схватился
со скамейки.
- Что? Где? Горит? - заговорил он спросонок.