"Леонид Богданов. Телеграмма из Москвы (Сатирическая повесть по советской действительности) " - читать интересную книгу автора

- Камнем, конечно, его не подшибешь. Другое дело - рогатка, --
оправдывался он. - Гляди, как Юрка сшибает... О!.. Есть, паразит!
Тем временем совещание началось. На повестке дня стоял вопрос
принципиального значения: каковы залежи воробьев в орешниковском районе?
Вопрос труднорешимый, так как в районе было взято все на учет, "а воробья-то
и проглядели!" - упрекал Столбышев активистов таким тоном, будто он им уже
несколько лет твердил об этом, а они не выполнили его указаний.
Пока на совещании шли теоретические подсчеты, практические "залежи
воробья" шли на убыль. Пернатые метались в поисках спасения, но везде их
настигали меткие камни из рогаток орешниковских ребят. Такого
"Варфоломеевского дня" не помнили даже старые и видевшие все виды воробьи.
Каково же было еще необстрелянной молодежи, не побывавшей в лапах кота и не
хлебнувшей ни одной из обширных разновидностей воробьиного горюшка? Они то,
эти самые ценные представители рода, гибли по своей неопытности, чем и
приводили в ужас общипанных, с рубцами на теле, стреляных воробьев,
опасавшихся за ценность будущих поколений.
Бессмысленное истребление птиц было приостановлено энергичным
вмешательством самого Столбышева. Хотя он потом и утверждал, что присущее
каждому коммунисту чувство бдительности, как будильник прозвонило у него
глубоко в сердце после первого же нападения на воробьев, но на самом деле
это было не так. Ребята безнаказанно и ни кем не останавливаемые били
"основу новой эры", как угодно: и на лету из засады и даже в укрытии. За
пять часов охоты они сократили количество орешниковского воробья почти
наполовину. Уже с наступлением темноты, когда уцелевшие воробьи,
попрятавшись по гнездам, в ожидании страшного утра соборовались, Степа по
своему дурацкому счастью заметил воробья на подоконнике столбышевского
кабинета, запустил в него камень и, опять таки по тому же счастью, угодил им
в окно. Звон разбитых стекол и явился звоном того коммунистического
будильника бдительности, которым хвалился потом Столбышев. Тут-то Столбышев
и ринулся, аки лев, на спасение воробья и прикрыл его своей грудью.
- Диверсант! - закричал он таким диким голосом, что воробей, бывший
до этого раненым, мгновенно околел от испуга. - Как смеешь убивать
государственную птицу?
Так-как Столбышев только перед этим на совещании прервал свою речь на
словах "государственная птица", то по цепной связанности слов в его речах, о
которой будет рассказано особо, он после "государственная птица" машинально
сказал - "полезная в построении нового общества", а так-как новая
произнесенная фраза была цепью связана с другой, а другая - с третьей, то
Столбышев незаметно для себя произнес речь-пятиминутку, от слушания которой
и сбежал Степа, а отнюдь не от грозного вида секретаря райкома. Большим
усилием воли Столбышев затормозил свою говорильную машину и только тогда
заметил, по валявшимся всюду трупам, какой непоправимый ущерб был нанесен
строительству нового общества. Потрясенный до глубины души печальным
зрелищем, Столбышев, точь-в-точь перехватив мысли старых воробьев, подумал о
ценности будущих поколений и пришел в ярость:
- Начальника районной милиции ко мне! Вызвать прокурора! Весь актив --
на защиту воробья! - скомандовал он и заперся в опустевшем кабинете.
Всю ночь он заседал с вызванными должностными лицами. Активисты же,
пройдя по деревне и запретив под страхом уголовного преследования уничтожать
птиц, застряли у Мирона Сечкина, который всегда в эту пору гнал самогон.