"Леонид Богданов. Телеграмма из Москвы (Сатирическая повесть по советской действительности) " - читать интересную книгу автора

его от жителя Нью-Йорка. "А где же полицейский террор?" - задал себе вопрос
пытливый мистер Чизмэн и, внимательно все разглядывая, прошел от гостиницы
"Метрополь" до Большого театра. Путь был недалек, всего наискосок через
дорогу, но и на этом коротком пути Чизмэн увидел, что в СССР люди не боятся
полиции и что нет в СССР полицейского террора: на глазах у всех милиционер
штрафовал шофера, а тот без всякой боязни выражал свое возмущение, и
милиционер его даже не арестовал. "Свобода! Точно так же, как и в Америке!"
-- решил Чизмэн и в тот же день отправил первую телеграмму в свою газету:
"Наличие свободы в СССР - неоспоримый факт. Люди не боятся полиции. Видел
смеющихся граждан. Видел у многих деньги, и люди их свободно тратят. Народ
обожает власть и мимо Кремля ходит на цыпочках. Волга проходит через Россию
так, как это обозначено на карте, и это доказывает, что правительство ничего
не скрывает."
Вначале органы МВД относились к Чизмэну с опаской. За ним следили и к
нему подкинули проститутку в звании лейтенанта госбезопасности. Но потом на
него махнули рукой: это хороший корреспондент! Хорошим он оказался потому,
что писал такие корреспонденции: "Видел тысячелетней древности Кремль, что
доказывает высокую культуру коммунистов." Или: "В кругах русских дипломатов
возмущены поднятым в ООН вопросом о подневольном труде в России." Короче
говоря, Чизмэн, сам не понимая того, использовал испытанный способ
коммунистической пропаганды (Чизмэн писал "русской пропаганды"). Когда он
писал о балете, театре, живописи и обо всем хорошем, он писал "советский
балет", "советский театр" и т. д. Когда он писал о чем-нибудь плохом, то
обязательно с приставкой "русское". Очень хороший способ подымать престиж
коммунистов и восстанавливать против себя русских. Был хорошим
корреспондентом Чизмэн еще и потому, что для своих корреспонденции о
советской жизни пользовался так называемым треугольником: по
государственному универмагу No. 1 судил о наличии товаров в торговой сети
СССР; по ресторану "Метрополь" судил о том, что в СССР люди едят; а по
публике в Большом театре судил, как люди одеваются.
Поездка Чизмэна в Орешники была его первой поездкой за пределы
треугольника. Но он так хорошо знал СССР, что еще в Москве с вокзала
отправил телеграмму в Нью-Йорк: "Орешники - маленькая сибирская деревня.
Народ живет хорошо и всем доволен. Большие успехи в строительстве и сельском
хозяйстве. Полная свобода жизни. Люди смеются." Люди, действительно,
смеялись.
Старый переводчик группы (он же капитан госбезопасности) Окрошкин,
узнав о телеграмме, смеялся так, что у него поотлетали пуговицы на
гражданском пиджаке, и сквозь смех он говорил:
- Зря мы везем с собой Шампунь для опровержения. Чизмэн так все
опишет, что Шампунь не придется описанное Чизмэном называть злым вымыслом.
Окрошкин оказался прав. Едва иностранцы успели высадиться на станции в
восьми километрах от Орешников, как Чизмэн отправил вторую телеграмму:
"Орешники - районный центр в Сибири. Народ живет хорошо, как никогда до
этого. Граждане полностью поддерживают власть. Все говорят о мире и не хотят
войны. Нас встречают с цветами." Последняя фраза соответствовала бы
действительности, если бы была написана на десять минут позже. Потому что,
пока Чизмэн писал телеграмму, из багажного вагона еще только выгружали
привезенные из Москвы розы, которых за сотни километров вокруг Орешников не
было и в помине.