"Людмила Богданова. Я ожил - и вот се мертв." - читать интересную книгу автора

- Чего - не будет? - переспросил он, чувствуя, как холод ползет снизу по
позвоночнику.
Она сделала из пергамента лодочку и пустила в воду. Лодочка быстро
утонула, перевешенная печатью, Антон знал, что это старые стихи.
- Я - не Олайне.
Он не сразу понял, что она хочет этим сказать. Только отчего- то сделалось
очень больно.
- Я не понимаю вас.
Юлиана неловко рассмеялась, разводя смуглые руки и начиная поглаживать
атлас плаща.
- Я для вас не женщина.
- Во-от, - только и сумел выдавить он через стиснутое горло.
- И сегодня вечером вы отдадите приказ расстрелять меня.
- Осторожно!
Предупреждение запоздало. Каблук скользнул, минуя край мостков, Юлиана
качнулась... Антон подхватил ее в охапку, едва не оказавшись вместе с ней
в воде. Он смутно сознавал, что делает не то, но нес ее, не выпуская,
наверх, в покои. Сапожок набрал воды, только один, как успокаивала его
Юлиана. Он стянул с нее этот сапожок и бросил на решетку очага.
Потребовал, чтобы она сняли чулок. И стал растирать узкую белую ногу с
очень маленькой ступней. Кольцо царапало Юлиане кожу, Антон содрал его
зубами и бросил где-то среди бумаг на столе. Юлиана вздрагивала.
- Не нужно.
- Я делаю для вас то, что сделал бы для любой женщины на вашем месте, -
резко оборвал он ее. - И вас не расстреляют. Вы не виновны. Разве только
в том, что чересчур любите сестру.
- Разве можно любить - "чересчур"?
Он понял, что это поединок, и принял удар.
- Все равно я скоро умру, - сказала она спокойно. - Не все ли равно,
когда. И отчего.
Антона взбеленило это спокойствие. Захотелось надавать ей пощечин. Но
вместо этого он бросил ее на постель и сорвал второй сапожок. Нагое тело
блеснуло, и Харм перестал быть.
- Вы не любите меня.
- Хватит! - он застегивал штаны, сидя на краю постели, и руки у него
тряслись. Она даже не шевельнулась, так и лежала заголенная, с
заброшенными наверх пышными юбками, и теперь ее длинные изумительно
красивые ноги с полосками темной крови вызывали в Антоне омерзение. Он
бросил на Юлиану покрывало.
- Я противна вам?
- Я сам себе противен.
- Княгиня не узнает.
Антон вскочил.
- Нет, узнает. Я скажу ей сам и немедленно.
Юлиана перевернулась, утыкаясь в подушку и содрогаясь от кашля, но теперь
он нисколько не жалел ее.
Вечером к нему пришли с бумагами от военно-полевого трибунала. Перо было
скверное, брызгало чернилами и царапало бумагу, когда он подписывал
согласие на расстрел