"Николай Богданов. О смелых и умелых (рассказы военного корреспондента) (про войну)" - читать интересную книгу автора

Увидев это, весь отряд остановился. А Тюрин даже протер глаза. Что
такое? Ведь комиссар Лукашин всегда учил бойцов, что советский воин в
плен никогда не сдается. Ему хотелось крикнуть: "Лукашин, опомнись!"
Но тут фашисты обступили комиссара тесной толпой, и его не стало
видно.
Тюрин сел на выступ скалы и закрыл лицо руками:
- Позор!..
И в это время в ночи прогремели два взрыва, резко отозвавшиеся в
скалах.
Что такое? Толпу врагов отбросило прочь от комиссара. Повалились
убитые. Закричали раненые. Сам он упал ничком и не поднялся...
Оказывается, в рукавах Лукашин прятал две гранаты. Поднятыми руками
нарочно приманил врагов поближе. А когда они подбежали, окружили, с
силой опустил руки и, ударив гранаты о камни, подорвал и себя и своих
преследователей. Все это бойцы поняли в ту же минуту.
Они поднялись разом, без всякой команды, и слетели вниз, как на
крыльях.
В уставших, измученных людях вдруг возродились новые, могучие силы.
Как перышко, подхватили они своего израненного комиссара и внесли его
на вершину скалы, за которой их встретили наши передовые дозоры.
Опоздавшим немецким фашистам остались только их незадачливые
соперники - побитые и покалеченные финские фашисты.
Тюрин, сдавая санитарам комиссара, сказал:
- Скорее к докторам его, к самым лучшим! Такого человека надо спасти
во что бы то ни стало!
И, пожав холодеющую руку Лукашина, шепнул ему:
- Я про тебя плохое подумал. Прости меня, комиссар. Ты всем показал,
как советский воин в плен не сдается!
И когда отвернулся, на обветренных щеках его заблестел иней. Мороз
был жестокий, с ветром, такой, что слезы замерзали, не успев скатиться с
лица.


БОЕВОЙ ДРУГ
Было у нас два неразлучных лейтенанта - Воронцов и Савушкин. Воронцов
высокого роста, белолицый, чернокудрый красавец, с громким голосом,
сверкающими глазами. А Савушкин не выдавался ни ростом, ни голосом.
- Я бы, может, с тебя вырос, - говорил он Воронцову, - да мне в
детстве витаминов не хватало.
Воронцов обнимал его и, заглядывая в смешливые серые глаза, отвечал:
- К моей бы силушке да твое мастерство, Савушка.
Воронцов летал смело, но грубовато. От избытка сил он несколько
горячился, дергал машину, и в исполнении фигур высшего пилотажа у него
не было тонкости, шлифовки движений, что делает их по-настоящему
красивыми.
А Савушкин летал так искусно, что в его полете не чувствовалось
усилий. Казалось, машина сама испытывает удовольствие, производя каскады
фигур высшего пилотажа, играючи переворачиваясь через крыло, легко и
непринужденно выходя из беспорядочного штопора и поднимаясь восходящим.
Воронцов любовался полетами своего друга и говорил ему: