"Жан Бодрийяр. Символический обмен и смерть" - читать интересную книгу автора

благодаря им незаметно продлевает свою ущербную жизнь, искусственно
отсрочивает их смерть и сам удобно вселяется в эту отсрочку; он превращает
их в говорящие трупы.[12]
Эта отсроченность позволяет вторичному знаку - и господствующему
классу, который такие знаки производит, - порабощать первичный знак, а
вместе с ним и общество, наивно пользующееся его "прямым" значением: словно
в гегелевской диалектике Господина и Раба, первичный знак сохраняет
продленную жизнь, но зато утрачивает собственную сущность, начинает значить
не то, что является его собственным смыслом, а то, чего требует от него
Господин. И Бодрийяр, прямо упоминающий этот знаменитый фрагмент из
"Феноменологии духа" в своем "Символическом обмене..." (см. наст. изд., с.
102), в другом месте отчетливо связывает темпоральность "отсрочки" с
возникновением и существованием любой власти - духовной и светской,
господствующей и "оппозиционной":
Все инстанции подавления и контроля утверждаются в пространстве
разрыва, в момент зависания между жизнью и ее концом, то есть в момент
выработки совершенно фантастической, искусственной темпоральности [...]
(наст. изд., с. 273).
Церковь живет отсроченной вечностью (так же как государство -
отсроченным общественным состоянием, а революционные партии - отсроченной
революцией: все они живут смертью) [...] (наст. изд., с. 259).
Все эти абстрактно-онтологические суждения подкрепляются конкретным
анализом общественного быта. Так, "отсроченность" как темпоральность
симуляции[13] уже являлась предметом анализа в "Системе вещей" в нескольких
своих непосредственно социальных проявлениях. Во-первых, это уже упомянутое
выше коллекционирование: коллекция всегда должна оставаться незавершенной, в
ней обязательно должно недоставать какого-то предмета, и этот завершающий
предмет (знаменующий собой смерть коллекции и, в некотором смысле, самого
коллекционера), все время является отсроченным.[14] Во-вторых, это известный
феномен запаздывания серийных вещей по сравнению с модным образцом:
[...] чистая серия [...] располагается совсем не в актуальной
современности (которая, наряду с будущим, составляет достояние авангарда и
моделей), но и не в давнем прошлом, составляющем исключительную
принадлежность богатства и образованности, - , ее временем является
"ближайшее" прошлое, то неопределенное прошлое, которое, по сути,
определяется лишь своим временным отставанием от настоящего; это та
межеумочная темпоральность, куда попадают модели вчерашнего дня [...] таким
образом, большинство людей [...] живут не в своем времени, но во времени
обобщенно-незначимом; это время еще не современности и уже не старины, и
ему, вероятно, никогда и не стать стариной [...] серия по отношению к модели
[...] представляет собой утрату времени в его реальном измерении; она
принадлежит некоему пустому сектору повседневности, к негативной
темпоральности, которая механически питается отбросами моделей.[15]
Двусмысленное "послежитие" серийных вещей, уже оторвавшихся от
"подлинности", сущностной полноты старинных вещей и лишь безнадежно
догоняющих остроактуальное существование модных образцов, сопоставимо с тем
отсроченно-посмертным псевдобытием, которым в "Символическом обмене..."
характеризуются симулякры производства, общественного мнения, Революции,
человеческой жизни и смерти как таковой или, скажем (в сфере художественного
творчества), автоматического письма сюрреалистов, которое внешне решительно