"Майкл Блюмлейн. Перепончатокрылая" - читать интересную книгу автора

возможно, что истинный поиск ищет не особенности, а постоянство форм,
повторение и сохранение. Возможно, что пребывает - именно обыденность,
выживает - именно та пропорция, что держит он сейчас в своих руках.
Линдерштадт понес блокнот в главное ателье и стал работать над первым
платьем. Он решил начать с простого - бархатное облегающее неотрезное
платье с узкими проемами для крыла и ноги и белым тюлевым воланом снизу,
скрывающим жало. Не имея времени для муслиновых прикидок, он сразу стал
работать с самой тканью. Обычно эту работу делали его помощники, но сам
мастер не утратил искусства работы с ножницами и иглой. Работа шла быстро,
и он уже частично сшил платье, когда вспомнил название отряда, к которому
принадлежала оса. Hymenoptera - ptera означает "крыло", и hymeno - в честь
греческого бога брака, что означает связь между передними и задними
крыльями осы. Сам он никогда не был женат, никогда не прикоснулся к
женщине иначе как в рамках своей профессии и уж наверняка никогда не
прикасался интимно. Поговаривали, что он боится интимных прикосновений, но
скорее он боялся подвергнуть испытанию чистоту своего зрения. Его женщины
- это были драгоценности, самоцветы, которыми следует любоваться, как всем
красивым и блестящим. Он их одевал, чтобы их обожать. Он их одевал, чтобы
сохранить во дворце своих снов. Но теперь, коснувшись тела осы,
вдохновленный этим созданием, не похожим на него так, как женщина не
походит на мужчину, он стал думать, не упустил ли он чего-то при таком
подходе. Плоть просила плоти. И можно ли исправить такое упущение всей
жизни?
Он закончил платье и поспешил в салон. Оса не сопротивлялась, когда он
приподнимал ей ноги и натягивал темное платье. Вспомнилось, как отец умело
расправлял крылья бабочки и прикалывал ее к бархатной выставочной подушке.
"Кажется, - подумал он, - мужчины семейства Линдерштадт умеют обращаться с
животными". Он выпрямил лиф и застегнул молнию на спине платья, потом
отступил посмотреть. Как он и ожидал, в талии надо ушить, и одно плечо
чуть перекроить. Зато выбор цвета и ткани - превосходен. Черное на черном,
ночь на фоне ночи. Начало хорошее.
Он выполнил изменения, потом повесил платье в примерочной и вернулся в
мастерскую. Следующим туалетом он задумал широкую пелерину из лимонного
гипюра с золотой цепочкой-застежкой, подчеркивающую контраст с
угольно-черным цветом осы. Он сделал подходящий ток и прикрепил к нему две
лакированных палочки как отражение антенн осы. В мастерской было холодно,
как в салоне, и он работал в пальто, шарфе и лайковых перчатках, которым
сам ножницами отрезал пальцы. Лицо оставалось открытым, и сжимающий щеки
холод напомнил ему морозные зимы детства, когда его заставляли часами
неподвижно стоять столбом, пока его мать использовала его как модель для
сшиваемых ею вещей. У них не было денег на отопление, и у Линдерштадта
выработалось стоическое отношение к стихиям. Холод напоминал ему о
значении дисциплины и самоконтроля. И более того, напоминал, как ему
полюбилось ощущение примеряемых и застегиваемых туалетов на коже. Он
любил, когда мать затягивала на нем талию или ушивала рукав. Ощущение
скованности вызывало к жизни дикую волю воображения, будто его
одновременно и лелеяли, и освобождали. Он запомнил не онемевшие от холода
пальцы, не пар от дыхания, не гусиную кожу на руках. Это была сила, чистая
и простая, и теперь, хоть у него было денег столько, что он мог натопить
помещения жарко, как в джунглях, он отопление держал отключенным. Холод