"Бертран Блие. Вальсирующие, или Похождения чудаков " - читать интересную книгу автора

думаете, что нам приятно видеть розовую кожу через черную ткань? Вы
действительно думаете, что это может кого-нибудь прельстить? Так вот, я вам
говорю, что это - траур, траур в обтяжку. Траур-под-жирком!" - "Знаю, -
вопит она. - Что же мне делать? Говорите! Я уже все испробовала!"
Достаю ножницы. И начинаю отсекать нейлон, а затем эластик. Обрезки
падают на палас... Вот. Теперь перед нами женщина в натуральном виде,
напоминающая ростбиф, который режут дольками... Она заливается еще пуще...
Пьеро потихоньку переключает кондиционер на "макси-холод". "Стойте, - говорю
ей. - Мне пришла в голову идея... Можно попробовать..." Она поднимает
заплаканные глаза, в которых загорается огонек надежды. Тушь для ресниц
расползлась по всему лицу. Перед нами чернокожая рожа. Она внемлет мне, как
оракулу. Я вдохновенно кружу вокруг нее. Она следит за мной и начинает
надеяться. Прикасаюсь к этой живой материи и взвешиваю каждую ее частичку на
ладони. Немного мну, чтобы оценить ее плотность. "У вас отличные груди на
любителя, - говорю. - Слишком жирные, слишком тяжелые, изрядно провисшие,
но, без всяких сомнений, красивые, их полукружия просто восхитительны".
Становится изрядно холодно. Это жена сенатора, она дрожит. Вокруг ее сосков
образуются мурашки. Существует скандинавская эрекция. "Сейчас мы снимем
мерку". Пьеро приносит складной сантиметр, который щелкает, как опереточный
гром. Всякий раз, когда я прикасаюсь к ней этим инструментом, она
привскакивает... Диктую коллеге, который записывает в блокнот. Расстояние
между грудями... Диаметр ореолов... Рост... Бедра... Ширина лобка внизу и
наверху. Межножье... Металл холодный. На нем появляется влага. Она дрожит
все сильнее. А мы ведь ничего такого себе не позволяем. Ни неприличного
жеста, ничего. Напротив... На наших губах застыла тень презрительной улыбки.
"Мел!" Пьеро передает мел. Начинаю разметку на голом теле. Мел очень
жирный. Длинный, как свеча. Рисую вокруг сисек. "Мы используем двойной
шелк, - объясняю клиентке. - Белый. Блестящий. Получится превосходно. Вы
будете похожи на одалиску. На вас будут аккуратные бретельки, вот такие".
Рисую пунктиром. "Они могут лопнуть в любую минуту. Но будут подчеркивать
грудь, способную свести с ума массы... Плечи узкие. Шея тонкая. А грудь
большая. Контрастность лишь вызывает сладострастие. Вас должна окружать
тайна. Чтобы возникали вопросы: как все же держится это непрочное и
очаровательное здание? Гарантирую, желание возникнет тотчас. О, если бы я
был мужчиной, я бы думал об одном: как разрушить, взорвать, сломать любыми
средствами это неуловимое, на грани терпимого, равновесие?" Она упивается
каждым моим словом. Передаю мел господину Пьеро: "Посмотрим, что можно
сделать с трусиками!" Встав на колени, Пьеро разрисовывает ее пах. "Низ в
том же стиле. Легкая доза целомудрия и тайного вызова. Но вполне взрослого.
Зрелого. Научного. Мы вам сделаем профессорское дезабилье. Чтобы ничего не
показывать, только намекать с помощью дырочки на поясе из чуточку
романтичного гипюра. То же самое вокруг бедер. Все будет держаться на
волоске..." Мы работаем как безумные... И вот появляется что-то мимолетное.
Тем более желанное. Это чудо исчезнет, если не схватить его поскорее. Чтобы
потом сказать: мы о нем знали. Чтобы рассказывать о нем на мужских обедах.
Со слезами в голосе. Чтобы стать легендой... "Стойте!" Она умоляет с
закрытыми глазами. Ласкает каждого из нас своими руками. "Сделайте
что-нибудь. Скорее! Скорее!" Она хватает нас под поясами. "Поторопитесь, -
шепчет она. - Мне страшно холодно". Наши пуговицы летят, как пули автомата.
Мы яростно отбиваемся. Без стеснения отталкиваем ее. Женщина уже вцепилась