"Пол Блок. Ниже неба ("Опиумные войны" #1) " - читать интересную книгу автора

высокий молодой человек, полный здоровья и сил, знакомое имя, зовущее из
прошлого.
"Коннор!" - вскрикнул вдруг Грэхэм; в ответ раздался только скрип
ключа, закрывающего ржавый замок на двери.
С каждым шагом, уводившим стражника и посетителя по коридору, тело
Грэхэма пронзала невыносимая боль. "Коннор! - позвал он снова, на этот раз
почти шепотом. Упав вперед, на руки, он надтреснутым голосом выдохнул имя
своей любимой: - Эмелин!.. Эмелин!.. Эмелин!"
Грэхэм повторял имя своей жены снова и снова, оставаясь на коленях еще
долго после того, как затихли последние шаги в коридоре, до тех пор, пока
его осипший голос не стал скрипеть, подобно ржавому замку на двери камеры.
Наконец, Грэхэм опять затих. Он едва смог подняться с пола и добраться до
кровати.
Просидев несколько минут неподвижно, старик просунул руку под ближний к
стене край тонкого тикового матраца и вытащил потрепанную записную книжку.
Бережно отвернув обложку, он пролистал несколько страниц, водя костлявым
указательным пальцем по каракулям, которые были небрежно начерканы
карандашом. Несмотря на чрезвычайно слабый свет, Грэхэм мог разобрать слова,
и когда нашел место, которое искал, то поднес книжку поближе к глазам и
начал читать вслух громким и твердым голосом:
"Первое июня тысяча восемьсот двадцать второго года. Сегодня у меня был
первый посетитель - моя сестра, Беатрис. Лучи света, падающие из окна,
показались мне темнее самой черной ночи, когда она сказала, что моя дорогая
Эмелин умерла две недели назад во время родов. Я... я..."
Голос Грэхэма задрожал от наплыва эмоций, и он перестал читать вслух,
продолжая водить пальцем по неровным строчкам, написанным шестнадцать лет
назад. Он перевернул страницу и снова начал читать:
"Беатрис согласилась с моим предложением назвать дочь по имени моей
дорогой жены. Родная Эмелин! Я так по тебе скучаю! Я так по вам обеим
скучаю!"
Грэхэм посмотрел на закрытую дверь камеры. Глаза его наполнились
слезами - впервые с того самого дня, когда он узнал, что его жена умерла, и
он позволил им свободно течь по щекам. Когда Грэхэм снова вернулся к чтению,
он увидел, что капли намочили дневник, и опять начал водить пальцем по
влажным страницам. Собравшись с силами, он продолжал читать вслух:
"Я, скорее всего, больше никогда не увижу улиц Лондона, поэтому я
уговорил Беатрис сказать Коннору и его новой сестре, что их бедный отец
умер. Она хорошая женщина, и я уверен, что когда-нибудь она поймет всю
необходимость такого решения. Может быть, когда-нибудь, в будущей жизни я
смогу быть вместе с моими любимыми Эмелин и Коннором и нашей маленькой
дочуркой. А пока я научил Беатрис словам колыбельной, для того чтобы она
пела ее малышке. Это была любимая колыбельная Эмелин, которую она пела по
ночам нашему сыну. У Беатрис не такой сладкий голос, как у моей жены, но я
убежден, что она приложит все усилия, чтобы спеть как нужно. Если бы только
Эмелин могла очутиться там и взять малышку на руки и убаюкать ее."
Грэхэм Магиннис набрал в грудь побольше воздуха и начал петь. Ему не
нужно было смотреть на страницу, на которой была записана каждая строчка
четверостишья. И хотя его голос стал слабым и надтреснутым от прожитых лет и
от потока тягостных воспоминаний, песня, которая наполнила камеру и поплыла
дальше, по коридорам Милбанкской тюрьмы, была такой же мягкой и чистой, как