"Николай Блохин. Спецпродотряд имени товарища Диоклитиана" - читать интересную книгу автора

держим, ваше черносотенное величество, чи в Ростов, чи в Севастополь? А вам
идут крестьянские тряпки, доктор Большиков, ха-ха-ха...
Свесился с коня комиссар, наклонился совсем близко к лицу того, на кого
наехал:
- Ну и скажи-ка ты мне теперь, чей Бог есть Бог: мой - гойский
истребитель, или твой - слюнтявый добродел-самозванец? Это ведь не твой
милостивец тебе не помог сквозь нас к своим пробраться, ибо он вообще ничего
не может; не-ет, это мой Мститель тебя к моим ногам бросил!
- Чо, знакомый? - Семен подъехал к комиссару.
- Знако-о-мый. Рекомендую - первый российский монархист-черносотенец и
белогвардеец, доктор Большиков - публицист и деятель,.. ну, там, может и не
первый, ну, второй или третий,.. но в первой десятке это уж точно. Книжечку
накропал десять лет назад, где революцию нашу и всех деятелей ее обгаживает,
опомоивает. Застрял, вишь, ха-ха-ха, крестьянчиком прикинулся!
- Так что говорить-то с ним, шлепнем на месте, и все.
- Не-ет, Сема, чуть же погодим, погоди... Давай-ка его с попом вместе в
сарай церковный, вон в тот, запри-ка их... а этих, остальных, распусти пока,
мы тут щас обсчитаем пока, что с этой деревенькой делать... да мощи еще...
Идея есть! Поразверстничаем чуть после, впереди, вон, Знаменское, триста
дворов, а тут-то и взять особо нечего, кроме как из церкви.
- Так ведь потырят, позаныкают окладики да золотишко свое, пока мы
обсчитывать будем.
- Да ничего они не заныкают. Из домов не выпускать никого, вот и все; а
там бабам к переднице штык поставим, пусть подумают: со штыком ли
посношаться или изо всех щелей что ни есть вынуть. Вынут! А мы с тобой в
алтарь пойдем военный совет держать, а заодно и потрапезничаем за престолом,
норму свою допьешь.
- Эт-то всепреобязятельно, гы, - повеселел опять Семен Будекин.
Вообще-то всегда веселым был Семен, весело жил, весело с германцами воевал,
весело в революцию въехал, весело речи огневые держал, весело отнимал. А
дореволюционная жизнь уже и не помнилась совсем, не вспоминалась, да и
вспоминать-то было нечего. Не занудливую же токарную работу вспоминать на
резиновой фабрике Брауна, не девок же своих многочисленных, к которым всегда
относился как к семечкам - лузгнул и выплюнул. Одному попу, которого недавно
в расход пустил, перед тем, как пулей раскрошить ему мозги, выплеснул в
бородатую физию его: "Православна-а-авная держа-ава, твою так!.. Откуда ж в
ей, православной, шлюх столько?! Сам по ним прошелся, знаю, чо грю!.." Драки
вот, после поддатия, улица на улицу, те вспоминались с удовольствием,
драться всегда любил, лихим драчуном всегда был. Когда в мае шестнадцатого
немчуру в Москве громили по чьей-то подсказке (хрен теперь найдешь, по чьей)
с очень большим удовольствием в громлении поучаствовал, ту же фабрику Брауна
и громил он, до самого вот только Брауна не добрался, но кабинет его
искрошил в щепки. Пол Китай-города было тогда в огне, на четыре миллиона тех
золотых рублей нажгли, накрошили, накорежили. И полицейским, на пути
вставшим, досталось, и полицейским вставили. Тогда впервые он и свиделся с
нынешним своим комиссаром, товарищем Беленьким. Будто из под земли вырос он,
глаза завлекающие бешеные горячие, глотка паровоз переорет. На тумбу
взобрался и проорал:
- С немцами воюем, а в тылу вон, одна немчура. Вон сколько их наши
заводики, да магазины позахватывали! Куда ни плюнь, одни Зингеры, да Брауны!