"Карен Бликсен. Пир Бабетты " - читать интересную книгу автора

концов отряхнул прах этого дома со своих офицерских сапог. Генерал хотел раз
и навсегда доказать юнцу, что в свое время сделал правильный выбор. Низкие
потолки, вяленая треска и стакан воды у его прибора - все это непреложно и
убедительно докажет ему, что в таком окружении Лоренс Левенхъельм
просто-напросто загубил бы свою жизнь.
Мысли генерала, проносившиеся через многие годы и страны, на мгновение
остановились на одной из триумфальных минут его жизни. В Париже он однажды
выиграл concours hippique[11] и высокопоставленные кавалерийские офицеры, в
том числе князья и герцоги, устроили в его честь обед. Обед был дан в одном
из самых модных ресторанов города. За столом напротив победителя сидела
дама, прославленная красавица, за которой он давно ухаживал. Она подняла над
бокалом шампанского свой бархатный взгляд и без слов обещала осчастливить
своего обожателя. Левенхъельм вспоминал теперь, что, отвечая на взгляд дамы,
он на секунду увидел перед собой лицо Мартины - и отринул его.
Прислушиваясь к звону бубенцов, генерал вдруг улыбнулся при мысли о
том, как вечером он будет направлять беседу за столом, за которым когда-то
молча сидел молодой Лоренс.
Сыпал густой снег, под ним тотчас исчезал след санных полозьев. Генерал
Левенхъельм неподвижно восседал в санях рядом со своей старой теткой, уткнув
подбородок в меховой воротник.

10

Пир Бабетты

Когда рыжеволосый дух - сподручник Бабетты - распахнул дверь в столовую
и гости из Фоссума медленно переступили через порог, старые Братья и Сестры
разжали соединенные руки и умолкли. Но это было благое молчание, потому что
в душе они продолжали держать друг друга за руки и петь.
Бабетта расставила посреди стола несколько свечей, и крохотное пламя,
освещая черные костюмы и платья и единственный ярко-красный мундир,
отражалось в просветленных, чуть увлажненных глазах.
Генерал Левенхъельм увидел лицо Мартины при свете свечей, как тридцать
лет назад, когда они расстались. Какие следы оставили на этом лице тридцать
лет, прожитых в тихом Берлевоге? В золотых волосах теперь кое-где мелькало
серебро, чистый, как лепесток цветка, лоб приобрел со временем оттенок
алебастра. Но каким ясным и благородным был этот лоб, как спокойно и
доверчиво смотрели глаза, а губы были такими нежными и чистыми, словно с них
ни разу не сорвалось необдуманного слова.
Когда все расселись вокруг стола, старший из прихожан прочитал
застольную молитву, сочиненную самим пробстом:

Пусть мой хлеб мое насытит тело,
Тело пусть слугой души пребудет,
А душа пусть славе Бога служит.

Гости, склонившие седые головы над молитвенно сложенными руками, при
слове "хлеб" вспомнили, что обещали ни словом не касаться этой темы, и в
сердце своем возобновили обещание: ни единой мысли не посвятят они пище. Они
сели за стол вкусить от трапезы, как то было в Кане Галилейской. И разве