"Карен Бликсен. Прощай, Африка!" - читать интересную книгу автора

мы ее отстроили заново. Большая сушилка для кофе крутилась без остановки,
пересыпая в своем железном чреве кофейные зерна, и шум походил на шорох
гальки, которую выносит на берег морская волна. Иногда кофе подсыхал быстро,
к полуночи, и пора было его пересыпать. Очень живописная картина: в огромном
темном складе мелькают лампы-молнии, освещая то паутину по углам, то веселые
лица темнокожих, суетящихся вокруг сушилки, и кажется, что наша сушильня в
непроницаемой тьме африканской ночи сверкает, как драгоценная серьга в ухе
эфиопа. Потом, уже вручную, зерна лущили, раскладывали по сортам и
укладывали в мешки, зашивая их толстыми иглами, какими работают шорники.
Ранним утром, когда было темно и я еще не вставала, мне было слышно,
как фургоны, груженые мешками кофе - двенадцать таких фургонов везли целую
тонну - с шестнадцатью волами в каждой упряжке, отправлялись к
железнодорожной ветке в Найроби, вверх по длинному склону; все это
сопровождалось грохотом и криками погонщиков, бегущих рядом с фургонами.
По вечерам я выходила встречать возвращавшийся караван. Изнемогающие
волы, повесив головы, еле шли, маленькие усталые погонщики - "Тотошки" -
вели их, а за погонщиками тащились, извиваясь в пыли, длинные бичи. Теперь
наша работа закончена - мы сделали все, что могли. Мешки с кофе через
день-другой погрузят на пароходы, а нам остается только надеяться, что на
большом аукционе в Лондоне за него дадут хорошую цену.
У меня было шесть тысяч акров земли, так что кроме кофейной плантации
оставались свободные участки. На ферме еще сохранились лесные заросли, а
примерно тысяча акров принадлежала скваттерам-арендаторам, они называли свои
владения "шамбы". Владеют участками туземцы, они занимают на фермах белых по
несколько акров, и за это отрабатывают на плантации определенное количество
дней в году. Но, по-моему, мои скваттеры видели наши отношения совсем в
другом свете: многие из них, как и их отцы, родились на этой земле, и они
считали меня как бы главным скваттером этих мест. Во владениях скваттеров
жизнь всегда кипела ключом, земля менялась с каждым новым сезоном.
Бобы созревали на этих полях, женщины собирали их и обмолачивали, а
стебли и шелуху жгли на кострах, так что бывали в году месяцы, когда над
всей нашей землей синими столбами подымался дым. Племя кикуйю возделывало и
бататы - у этого растения листья как у дикого винограда, который стелется
толстым ковром по земле, - и множество зеленых и желтых больших пятнистых
тыкв.
Когда бы я ни проходила мимо участков племени, я неизменно видела
согнутую спину какой-нибудь маленькой старушки, копающейся в земле; кикуйю
напоминали страусов, засунувших голову в песок. У каждой семьи - несколько
жилых хижин и кладовых, круглых, с конусообразными крышами. Среди них всегда
царит оживление, земля там утоптана, как бетон; здесь дробят кукурузу, доят
коз, носятся дети и куры. Я охотилась на фазанов на бататовых полях за
хижинами скваттеров в синих сумерках угасающего дня, и голуби громко
ворковали в узорных ветвях высокоствольных деревьев, оставшихся кое-где от
лесных зарослей, некогда покрывавших всю эту землю.
Кроме того, у меня было две тысячи акров поросшей хорошей травой
целины. Здесь высокая трава перекатывалась под порывами ветра, как волны на
море, и мальчики из племени кикуйю пасли отцовских коров. Когда наступали
холода, они приносили с собой из дому маленькие корзинки с тлеющими углями,
и в густой траве часто вспыхивали опустошительные пожары, нанося большой
урон нашим выпасам. А в засушливые годы на наши пастбища спускались с