"Антон Блажко. Единственный чеченец и другие рассказы " - читать интересную книгу автора

войсковых "лент" на признанном наиболее сложным участке. Грузовики пылили
среди заросших разнотравьем полей и взбирались на серпантины под охраной
собственной бронетехники, иногда даже танков, но в назначенном месте
останавливалась, чтобы принять в хвост, голову и где-нибудь сбоку
дополнительные БТРы. Эффект был сомнителен, в пути цепь все равно
растягивалась, особенно на пересеченных участках, верный способ подрыва
крайних машин превращал колонну в мишень независимо от мощи конвоя. Тем не
менее он исправно выезжал на рассвете, ибо военный механизм силен
исполнением приказов и слаб их частой бессмысленностью.
В сопровождение ездили первые два батальона, третий нес караулы,
исполнял работы и выдумки командования, занимался обеспечением внутренних
нужд а последний, самый малочисленный, считался ремонтным. Батальоны не
составляли количеством штатных рот, но выделять требовалось определенные
силы, поэтому таскались через день каким-то сводным подразделением с одним
из ротных во главе. Сегодня Баранов брал часть федоринских людей, завтра
происходило наоборот. Монотонность дурацкого занятия всем обрыдла, многие
командированные ехали "за орденами", но куда было деться.
День после-перед сопровождением являлся как бы выходным, папы
не
дергали без надобности офицеров, личный состав вяло отправлял разную
текучку. После завтрака до девяти войска наводили условный порядок,
дневальные выгребали из палаток и с проходов на задворки всякий сор. Федорин
с жалостью наблюдал картину полевого лечения: золотушному первогодку густо
мазал чудовищные фурункулы на спине белым составом из баночки круглоголовый
товарищ.
- Задолбал вже дохторшу ходить до нее, от дала цей майонез. Счас иго
обштукатурим, як порося, и в пэчь!
Боец виновато улыбался, потирал тщедушную грудь. Руки и плечи усеивали
рыжие веснушки, на теле виднелись поджившие синяки.
- Глядьте, товарыщ старший лытинант, чем жив еще? - домодельный
эскулап сунул кончик палочки, которой орудовал, в кратер одной из язв.
Инструмент влез почти на дюйм, страдалец даже не поморщился. Содрогнувшись,
Федорин отошел.
Разыскав Шалеева, попросил:
- Николай Иваныч, займи людей до обеда. Я у себя буду, что-то не
климатит. Если что - зови.
Настроение вправду было вялым. То ли к погоде, то ли глубоко штатский
организм не осиливал здешний допинг. Всегда подтянутый и даже бритый
прапорщик ответствовал:
- Понял. Есть.
Странные отношения. Пройдясь для видимости вдоль палаток, Федорин
нырнул в берлогу.
Дремалось скверно, выныривал из сонных провалов в поту, хотя окружающая
земля хранила прохладу даже днем, при солнце и открытой двери. Валялся в
обуви, что удобства также не прибавляло. Повернувшись на спину, созерцал
накатный бревенчатый потолок, крытый сверху толем. Кино про Отечественную...
Надоело, скорей бы домой. Война оказывалась вблизи еще тягостнее, дурнее,
гаже, чем можно было предполагать. Одна нескончаемая грязь, самая
обыкновенная, от заляпанных по ствол бэтэров до вечно зудящей кожи...
Под навесом курилки шло обычное предобеденное зубоскальство, когда