"Андрей Битов. Вид неба Трои " - читать интересную книгу автора

небесного клочка! Под фотографией была медная табличка с
кудряво-выгравированной надписью, как на дверной дощечке,- я еще подумал с
ухмылкой: неужели у этой жалкой фотоработы есть тщеславный автор? Вторым
предметом, который меня бы самого уж никак не заинтересовал, если б не
поведение старика в его отношении, была некая кнопка наподобие звонка,
расположенная тоже над кроватью, но несколько ниже "картины". Звонок этот
был вмазан в стену, так что одна кнопка и торчала - круглая, гладкая, белая,
довольно широкая для кнопки, со среднюю пуговицу. По-видимому, устройство
было недавно установлено, потому что вокруг него просыхало, но еще не
просохло, серое цементное пятно. Вот на эту кнопку изредка, будто с испугом,
косился старик, но тут же и пытался этот свой испуг от меня скрыть, неумело
придавая своему взгляду вид случайно брошенного. Кнопку я легко себе
объяснил: что она установлена для вызова старика к лифту, а что он на нее
косится, я тоже истолковал как затравленность несчастного и подчиненность.
- Хозяин вас сегодня уже не будет беспокоить,- сказал ему я как можно
мягче, с тем чтобы он хоть с этой кнопкой не дергался,- и так я отчаивался
вытянуть из него что-нибудь мне пригодное.
- Благодарю вас, это я понял,- сказал старик - все-таки поразителен был
этот его вставленный в лицо взгляд!
И я подумал: до чего же социально предопределено восприятие! ведь я же
прекрасно знал, кого искал, пока искал... и так забыл, когда нашел... В этой
конуре я отводил ему меру разумения, определенную низшей линейкой социальной
лестницы. Господи! Ведь если он написал т а к о е, то как же он все видел, и
меня видел... все это время. Мне стало тут настолько неловко моей
снисходительности и покровительства, что я в замешательстве вскочил со
стула, а чтобы как-то оправдать эту резкость движений, сделал вид, что
поднялся прочитать подпись фотографа под картинкой. И то, что я прочел, было
впрямь причудливо: "ВИД НЕБА ТРОИ".
- Вы были в Трое?- глупо спросил я,
- Как же я мог там быть?- Старик слабо ухмыльнулся.- Меня тогда не
было.
- Конечно, я имею в виду...- забормотал я, опять накнувшись на свою
глупость.- Я говорю о том месте, которое,
я читал, недавно отрыли, где была Троя... я современную Трою имел в
виду...
- Нет, это небо именно той Трои, т о небо,- монотонно произнес старик.
Холодок прошел по моей спине. Как человек молодой я страшился встречи с
безумием. Да что говорить! я ни одного мертвого за свою жизнь не видел, не
считая жертв несчастных случаев - а это еще не мертвые, не т в о и мертвые.
И безумных... лишь юмористические тени в уличной толпе. Но слабоумие - не
безумие. Здесь же - я испугался Ваноски, отвел взор и уставился на его шкаф.
У него в "Последнем случае писем" есть такое место. Ах, какое место! Не
могу объяснить, почему именно оно так на меня каждый раз действовало, а я
перечитал его уже много раз, заиграл, как пластинку с любимой мелодией,
так... Там герой ждет письма, а его нет, и вот он, совсем уж раздерганный
страхом и страстью, идет по пустоши на берегу моря; там стоит вдруг на дюне
дырявый фанерный шкаф, видимо выкинутый прибоем, герой раздраженно и
автоматически отворяет дверцу - там письмо. Он яростно вскрывает его,
впивается, и в нем: "Дорогой Урбино!.."- а дальше не прочесть никак; словно
бы и слова, и буквы, и ее почерк, и он прочитывает залпом, а опять - ничего