"Дмитрий Бирюков. Чувство отвоеванной свободы (Библиотека 'Огонек' 1990) " - читать интересную книгу автора

Краснопрес-ненском райкоме комсомола, где я каждый год оформлял
характеристику, двое мо-

27

лодых ребят с беспокойством сказали, что волнуются за меня. Накануне к
ним в райком пришла инструкция усилить контроль, строже подходить к
характеристикам и так далее и тому подобное. Но я не придал, этому значения.
Я решил все силы бросить на запись с Караяном. Готовился я усиленно,
занимаясь днями и ночами в зале у Святослава Теофиловича в его квартире,
поскольку там очень хорошая звукоизоляция. Уезжая на гастроли, он оставлял
мне ключ.
И вдруг накануне отъезда в Западный Берлин меня вызывает начальник
внешних сношений Министерства культуры Кузин и, страшно волнуясь, мямлит
какую-то чепуху, что якобы в связи с осложнившимися международными
отношениями я не могу лететь на концерт с Караяном... Не знаю, что произошло
со мной в тот момент. Может быть, я потерял сознание, может быть, у меня
отнялась речь. Я тупо сидел на стуле в его кабинете, не понимая, что он
говорит. Единственно я понял сразу, что политическая обстановка к этому не
имеет никакого отношения. Я пришел домой совершенно ополоумевший, дозвонился
до агента в Западном Берлине Доротеи Шлоссер и предупредил ее. Она
отказывалась верить. После этого я кинулся к Де-мичеву. Демичев меня не
принял, а его помощник, которому я изложил суть дела, заявил, что министр
культуры не пожарная команда. Пока я бегал по Министерству культуры, Доротея
Шлоссер обратилась к советскому послу, и он связался напря-мую с Москвой и
был, видимо, так напуган ответом, что прекратил всякие попытки помочь. В
министерстве я стал свидетелем редкой для этого ведомства сцены. Из дверей
заместителя министра культуры Барабаша выскочил, дико матерясь, дирек-тор
Госконцерта Супагин, для которого эта история была полной неожиданностью.
Даже по тем временам ситуация была экстраординарная. Обычно, когда
затевалась очередная интрига, руководство министерства и Госконцерта было
единодушно. Здесь же все было наоборот.
Меня все время вызывал Кузин и спрашивал, нельзя ли послать телеграмму,
что я болен. Нет, нельзя, ответил я, что-то сострив насчет мнимого больного
Мольера. Кузин, растерявшись, вдруг стал просить, чтобы я сам придумал
причину, по кото-рой не могу поехать. Это было уже за гранью.
Концерт не состоялся. Все закончилось крупным и неприличным скандалом.
В Берлине медлили, ожидая решения Москвы, и не сообщали Караяну о
случившем-ся. В результате он даже пришел на репетицию, думая, что я
нахожусь где-то в Берлине, и с минуты на минуту появлюсь. После того как
Караяну сообщили о том, что произошло, он на долгое время отказался играть с
советскими артистами, заявив, что со мной он будет играть только тогда,
когда у меня не будет советского паспорта. По телевизору в "Новостях
Берлина" показали телеграмму из Госконцерта, где говорилось, что я занят на
гастролях в Советском Союзе и не могу приехать. Лучше

28

бы ничего не посылали, потому что контракт на концерт с Караяном был
подписан задолго. Я был полностью деморализован. Моя нервная система не