"Вилли Биркемайер. Оазис человечности 7280/1 (Воспоминания немецкого военнопленного) " - читать интересную книгу автора

поел, приходится отдавать посуду, чтобы мог получить свою порцию следующий.
Сначала все идет хорошо, русские велели нескольким пленным собирать
освободившиеся миски и ложки. Но уже начались раздоры - заполучивший миску
или ложку не хочет ее отдавать. Русские наводят порядок прикладами и грозят,
что прекратят раздачу; пленные солдаты приходят в себя. Проходит час или
два, все уже съели свой суп, и нас строят в колонну рядами по пять человек,
чтобы шагать дальше. Подъезжает телега, тянется вдоль колонны, и каждый
получает еще кусок хлеба.
Переводчик уговаривает не есть его сразу, это наш паек на день, больше
ничего не будет. И мы снова топаем, все больше полями, почти не заходя в
деревни, разве что другой дороги, чтобы обойти кругом, нет.
И так день за днем. Нас одолевает мороз, хорошо еще, что снег теперь не
идет и наша одежда не мокнет. Только что шли мимо трупов немецких солдат,
они вмерзли в снег, лица обезображены до неузнаваемости. Сколько же раз за
эти несколько дней плена я уже видел смерть? Летчик с Рыцарским крестом,
которого застрелили, фольксштурмовец, подорвавший себя гранатой, вот эти
сейчас... Время от времени мы слышим автоматную очередь в хвосте нашей
колонны, это значит, что еще один не захотел или не смог идти дальше.
По вечерам нас загоняют на ночь в сарай или амбар, тут в Силезии, вижу,
их хватает. И каждый день снова борьба за кусок хлеба, а иногда не достается
ничего. Русские пытаются разделить нас на небольшие группы, чтобы в каждой
был свой старший. Но хаос только растет, потому что старшие должны делить
хлеб на точно отмеренные порции. Пока охрана рядом, большинство еще
держится, а при раздаче начинается такой кавардак - вой, крики, кого-то
бьют, - что хлеб достается иной раз только сильному. Твой кусок могут и
затоптать, а охрана смотрит на эту свалку со стороны. А уж если им покажется
слишком, тогда дадут очередь из автомата в воздух - и все успокаиваются.
Осталась ли во мне еще вера в военную форму, в авторитет и честь тех, кто ее
носит?
Я стараюсь уверить себя, что эти типы - не настоящие солдаты, а так,
"последний призыв", когда никого уже не осталось. Может, их одели в военную
форму уже насильно. Симулянты, дезертиры или штрафники? Но здесь не только
рядовые, есть и командиры в немалых званиях, а ведь командиром назначали
только того, кто разделял цели фюрера - служить народу и родине. Не может же
быть ложью все, чему меня учили в юнгфольке и в гитлерюгенде! Я и сам был с
теми десятками тысяч, кто ликовал, слушая фюрера, и присягал на верность
фюреру, народу и родине. А здесь каждому просто своя рубашка ближе к телу.
За редким исключением...
Между тем, кажется, уже середина февраля, но никто не знает точно;
никому не интересно. Нормальную жизнь уже трудно себе представить, да и
будет ли она когда-нибудь? Мысли только о самом насущном. От марша до марша,
от пайки до пайки, от ночлега до ночлега. Сегодня ночуем в бывшей школе,
человек сто в классе, теснота почти как в первую ночь плена. Парты, видно,
уже пожгли, повсюду следы предшественников, грязь, нечистоты. Лечь негде.
Кто-то предлагает усесться рядами, спиной к соседу, расставив ноги. Кажется,
получается, но каково тем, кто спиной упирается уже в стену? Но мы настолько
измотаны, что засыпаем и так. А на ужасную вонь уже вряд ли кто обращает
внимание, она ведь преследует нас постоянно.
Нас будит шум в соседнем классе. Дверь отворяется, Иваны забрасывают
сюда несколько буханок хлеба и любуются возникающей свалкой. Меня, как