"Вилли Биркемайер. Оазис человечности 7280/1 (Воспоминания немецкого военнопленного) " - читать интересную книгу автора

его так часто цитируемые слова, что только арийской расе суждено исполнить
миссию преобразования мира в национал-социалистическом духе, мы еще
несколько дней назад надеялись на поворот к лучшему; в этой вере нас только
укрепляли новые пленные - они ведь говорили, что солдаты на Западном фронте
соединились с американцами и англичанами, чтобы вместе с ними бороться
против большевизма... Я так потрясен, что не могу сдержать слезы. Мне теперь
все равно, все так безразлично, что хочу только одного - поскорее отсюда, с
этого плаца, от этих восторгов - ведь многие наши солдаты обнимаются!
Только теперь слово берет русский комендант лагеря, немец из "Антифа"
переводит его речь. Я его не слушаю! Свинья он, этот переводчик, это он
хвастался перед нами на политзанятиях, что уже в плену, у Иванов, он в
немецкой военной форме переходил через фронт и там что-то натворил - и это
стоило жизни многим немецким солдатам, нанесло вред германской армии.
"Это же известный мерзавец, - говорит Ганди. - Он работал электриком на
верфи в Киле, где строились подводные лодки, и что-то такое умудрялся
сделать, что лодки в боевом походе теряли плавучесть. И уже не могли
вернуться на базу, пропали без вести и лежат где-то на морском дне. Теперь
эта свинья пишет все это себе в счет. Не удивительно, что мы проиграли
войну, если и в тылу у нас были такие свиньи".
...Теперь пропагандист из "Антифа" читает резолюцию от нашего лагеря
"товарищу Сталину и советскому правительству". Не хочу я этого даже слышать,
но ведь просто так не убежишь. "Пожалуй, эти свиньи отправят тебя прямо в
карцер", - замечает Ганди. А с помоста все говорят об искуплении вины
упорным трудом, о дружбе с рабочим классом миролюбивого Советского Союза, о
признании нашей вины за жестокости, грабежи, изнасилования, за выжженную
землю и многое, многое другое.
Я с ума сойду. Мы что, сделались вдруг преступниками? С такой
резолюцией, сочиненной в "Антифа", мы сами себе подписываем приговор: годы
принудительного труда в плену только и ждут нас. Это значит - никакой связи
с родителями, с братом. Где они теперь, может быть, тоже в плену? А брат
Фриц? Его последнее письмо, перед Рождеством, было из Будапешта. Где он
теперь, когда война уже кончилась? Он тоже был активистом в гитлерюгенде,
служил в дивизии СС "Викинг". Я узнаю о нем когда-нибудь? Мы когда-нибудь
свидимся? Тысячи мыслей крутятся у меня в голове. А дождь все идет, с моим
настроением это только кстати.
Совершенно промокших нас отпускают в барак. В честь такого праздника
вечером дают еще по пайке хлеба. Я стараюсь пристроить промокшую одежду
поближе к дымоходу, он идет вдоль всего барака от сложенной из кирпичей
печки. Она у дверей, и когда хорошо горит, то в бараке даже тепло. Наши
ужасно радуются, что война кончилась; я, конечно, тоже рад, что не будет
литься кровь, и теперь можно не бояться, что убьет бомбой или снарядом. Но я
ведь надеялся не на такой мир, я думал, что это мы, наш фюрер, принесем его
людям и изменим в духе национал-социализма весь мир! Понять происходящее мне
нелегко.
И уже ползут слухи, самые несуразные. Что специалистов пошлют в Россию,
а всех остальных - восстанавливать Германию. А что я ответил про
специальность на первом допросе? Сказал "токарь", чтобы нас не разлучили с
Ганди. А вдруг той записи на оберточной бумаге давно уже нет? Скрутили из
нее papirossi или употребили в сортире...
Сегодня очень поздно, уже почти ночью, приносят вечерний суп. Наверно,