"Вилли Биркемайер. Оазис человечности 7280/1 (Воспоминания немецкого военнопленного) " - читать интересную книгу автора

после обеда, когда моя "картина" готова, много народу заходит глянуть, что
там намалевал этот Фриц, Wojena Pleni.
"Хорошо", - говорят они. "Otschen charascho", - говорит и Natschalnik,
и вот - у меня постоянное рабочее место! Следующие несколько дней рисую
портреты Ленина и Сталина.
Как я благодарен нашему школьному учителю рисования! Это он, уже на
последних уроках, показал нам, как перерисовывать картину в увеличенном
виде, разделив ее сеткой линий на квадраты. И я рисую плакаты с призывами и
лозунгами Коммунистической партии, запоминаю русские буквы и уже пытаюсь
объясняться с помощью нескольких фраз. Сосед по нарам, его зовут Гельмут,
попросил принести ему с работы русские газеты, а он попробует учить меня
языку. Я так и сделал. Он говорит, что долго в этом лагере не пробудет. Он
служил при штабе пехотного полка уполномоченным от нацистского отдела
пропаганды, значит, ему не разрешат здесь работать.
Каждый вечер мы занимаемся с ним, а на работе я пользуюсь любой
возможностью заговорить по-русски, пусть хоть спросить, который час. Еще
этот Гельмут посоветовал не под ноги смотреть на ходу, как делают многие
(вдруг что-нибудь полезное найдешь), а глядеть по сторонам. Стараться читать
надписи, а если видишь цифры - складывать их или вычитать в уме, чтобы
голова работала. Например, у русских на бортах грузовых машин крупно
написаны их номера; вот тебе и числа для упражнений в счете...


В ГОСПИТАЛЕ

Вот ведь как - я работаю в отдельном помещении, оно теперь специально
для моих художеств, чувствую себя уже служащим этой фабрики. Большинство
зовет меня Фрицем, это как мы звали всех русских Иванами, но относятся ко
мне хорошо, никто не ругал меня потому, что я немец и, значит, их враг. У
меня уже бывают и частные заказы, почин сделал сам Natschalnik - заказал
портрет жены по фотографии; за это я получил настоящий ящик с акварельными
красками, какие только могут понадобиться. Вот если бы только не так болели
ноги, они совсем распухли. Отекли, там вода, объясняют мне старшие. Если мне
приходится встать ночью, то ощущение такое, что голени вот-вот лопнут.
Каждое утро в половине шестого я иду вместе с другими на фабрику.
Сегодня мне совсем плохо. И молодая женщина, которая в первый день привела
меня в "мастерскую", отводит меня к начальнику; он спрашивает, не болен ли
я. Боже упаси, я ведь не хочу потерять это место, мне здесь хорошо. Говорю,
что нет, но он зовет доктора. Она осматривает мои ноги и заявляет
начальнику, что у меня высокая температура, что меня надо немедленно
отправить в больницу.
Меня отвезли в лагерь, чтоб забрал вещички, и оттуда - в госпиталь для
военнопленных. Это несколько бараков на каменном фундаменте, но там только
медицинские кабинеты и лежат несколько тяжелобольных. Остальные - в
землянках, отрытых еще немецкими солдатами во время оккупации. Но они с
удобствами, горячая вода и электричество все еще действуют. Русских докторов
мало, большинство врачей - пленные.
Лечащий врач - доктор Регинато, итальянец из Милана, ему помогает
ассистент Бреви. Вместе осматривают мои ноги, говорят по-итальянски, я,
естественно, ничего не понимаю. Вижу только, что Бреви размешивает гипс.