"Вилли Биркемайер. Оазис человечности 7280/1 (Воспоминания немецкого военнопленного) " - читать интересную книгу автора

порцию так, что я бы мог подумать - тут бутылка и кончится. Мне тоже
наливают, и я глотаю водку, чтобы не испортить отношения с первого же дня.
По мне, то лучше бы ее сразу выплюнуть, так жжет в горле. А на чем они
поладили, Ференц обещает рассказать мне на обратном пути.
Следующая наша встреча - в бараке неподалеку, там работают за
письменными столами всего три женщины. Здесь Ференц навещает свою подругу
Любу. А мне предлагает до отхода нашего поезда - это примерно через четыре
часа - посмотреть завод. "Встретимся у вагона!" А если меня остановят и
спросят, что я здесь делаю, показать лагерный пропуск и что-нибудь наплести.
Интересно, Ференц - исключение или у всех венгерских военнопленных есть на
заводе подруги? Вчера Макс уже что-то такое говорил...
Четыре часа прошли быстрее, чем я думал, вряд ли я успел повидать весь
огромный завод. А когда возвращался на станцию, приходилось, вызывая усмешку
у идущих со смены, даже спрашивать дорогу. На обратном пути вагон не так уж
полон, многие пользуются этим, чтобы немного соснуть в дороге. Ференц принес
мне целый кулек яблок от своей подруги Любы, и несколько яблок мы съедаем
тут же - я ведь ничего весь день не ел, Ференц забыл мне сказать, что суп в
обед надо было получать в том цеху, где мы с ним были утром. Еще он просит
не забывать, что у нас с ним теперь секрет, чтобы я никому не проговорился о
его свидании. Разумеется, я не стану болтать. Но почему этого надо бояться?
Русским не разрешается дружить с пленными и заводить романы? Наверное, за
это сажают в тюрьму или отправляют в штрафной лагерь, в Сибирь... И я
обещаю - никому ни слова, даже Максу. Ференц доволен.
А в лагере меня ждет сюрприз. У Макса в руках - он вернулся с работы
раньше - чуть не пачка почты для меня: письмо и семь открыток, вы только
представьте себе - целых семь, от родителей, от друзей и знакомых! И ведь
адрес на них - прежний лагерь, в Провиданку. Это же надо - почту для
пленного пересылать в другой лагерь! Шапку я должен снимать перед русской
почтой...
Надо будет и моим домашним написать про это чудо. Вот только с писчей
бумагой дело плохо, не говоря уже о конвертах, их, можно сказать, не
существует. Но я добыл на кухне вареную картофелину и ею намазываю края
бумаги - в детстве так клеили "голубей", а здесь получается что-то вроде
конверта. И пузырек с разведенной марганцовкой, это вместо чернил еще с
шахты, берегу как зеницу ока. А новости из дому мы всегда обсуждаем с
соседями по комнате, всем ведь интересно.
На следующее утро мне в завод не идти. Мы с Ференцем остаемся в конторе
и пишем отчет про вчерашнее. Ференц докладывает, о чем он договорился с
Иваном Федоровичем - так зовут бородатого начальника цеха. Мартеновскую печь
начали разбирать слишком рано, она еще не остыла, поэтому огнеупорные
"кирпичи" внутренней обмуровки невозможно было сортировать вручную. А на
подсобные работы, которые пришлось выполнять, пока обмуровка остыла, нет
нормы выработки. Однако с Ивановичем договорено, он их "запишет", так что
лагерь свои деньги получит...
Разумеется, Ференц стряпает эту важную чепуху сам, а я пока могу
написать письмо домой.

"Советский Союз, 14.11. 1948
Мои дорогие родители, дорогой брат Фриц! Получил от вас сегодня
семь открыток и письмо. Товарищи завидуют - везет, мол, тебе! И правда,