"Алексей Биргер. По ту сторону волков" - читать интересную книгу автора

сперва в своем духе:
- Ну да, столько же правды, сколько ее было в том "призраке в пустом
доме", когда ты мыслил как полип - казенными стереотипами, и настолько ловко
запутал довольно простое дело, что тебе понадобился призрак, чтобы с грехом
пополам увязать концы с концами!.. - но неожиданно помягчел и добавил после
задумчивой паузы: - Впрочем, с вурдалаками, или оборотнями, - называй как
хочешь, - была у меня одна интересная встреча. Больше того, с ними оказалось
связанным мое первое уголовное дело... Самое первое, которым мне пришлось
заниматься в качестве профессионала - работника милиции, я имею в виду. Могу
рассказать. Хотя, не знаю... Дело в том, что моя история не особо
поучительна с профессиональной точки зрения. Учатся на делах обычных, а
необычное дело - в нем столько уникальных деталей, которые к другому делу и
не приложишь. Не знаю, право...
- Расскажите, Сергей Матвеевич! - попросил Калым.
- Что ж... - Высик раскурил очередную "беломорину" и кинул задумчивый
взгляд на свой ветхозаветный ковер с павлинами, словно в бугорчатых узелках
цветных нитей ища подсказку, с чего начать. - Вернулся я из армии в сорок
шестом году. Район наш был тогда одним из медвежьих углов Подмосковья... И
даже водохранилища еще не существовало... Впрочем, обо всем по порядку.
Ты тех времен и знать не можешь, разве что по книгам. Да и сам я с
натугой уже заставляю себя вспоминать их такими, какими они были на самом
деле - окрашенными в серые подтеки, в запах керосина, в желто-коричневые
тона. Даже многие сны мои лукавят. Так хорошо и сладко, когда видишь во сне
теплую ночь, и дрожь пышной листвы, и слышится смех, и отдаленная музыка с
танцплощадки... И кажется, вот-вот сквозь поднимающуюся опарой голубую тьму
повеет на тебя счастьем твоим, и пригреет, и приголубит... Но не было ничего
такого, как показывают в фильмах. И странно даже, что кадры из фильмов
цепким осадком выпадают в сны и кажутся уже ближе и родней, и реальней твоей
собственной, воистину пережитой и перемолотой жерновами реальности.
А были разруха, и нищета, и вороха обесцененных денег, и разворошенный
муравейник возвращавшейся с фронта страны. И на таких дрожжах всходила опара
не голубой и счастливой тьмы, а иная опара: не скажешь даже, что
преступность была огромной - она стала частью жизни, копотью въелась в быт,
по жилам текла. Да, были танцы и танцплощадки, а там - сапоги военного
образца, в которые так удобно прятать финки. За котелок картошки зарезать
могли, и порой мне мерещится, никуда это не делось - осталось с нами, все
еще связывает нас незримой пуповиной с давнишним страхом и давнишней
бесцветностью...
Так вот, вернулся я в наши места с трофейным "Вальтером" и с бумагой,
по которой становился то ли участковым, то ли уполномоченным - словом,
принимал на себя район, и несколько месяцев мне предстояло отдуваться за
всех одному. Предшественника моего как раз порезали, за товарными складами
Угольной Линии, где отстойник был для вагонов и где вечно эти вагоны
взламывали. Вернулся я в тот же барак, что покинул перед войной. Разговор со
мной, сам понимаешь, был короткий: фронтовик, из разведки, обязан пойти
туда, где труднее всего. И вот сижу я в милицейской конторе и в зеркало
смотрюсь - ох, до чего же я себе не понравился! Лопоухий какой-то,
неказистый, больше на юнца необстрелянного смахиваю, чем на бывалого вояку.
И начальник, что меня в милицию задвинул, он ведь тоже на меня с сомнением
посматривал, и даже один раз в забывчивости "мальцом" назвал. Я сразу понял,