"Дмитрий Биленкин. Ничего, кроме льда" - читать интересную книгу автора

них нельзя было высадиться. Ближняя к светилу, маленькая и голая планетка,
радовала не больше, чем куча шлаков. Последняя была и того хуже - просто
льдышка смерзшихся газов, никчемная, прилепившаяся к краю звездной системы
льдышка.
Впрочем, и это сулило какое-то разнообразие после надоевшего вида
немигающих звезд и знакомых, как собственная ладонь, корабельных
помещений. Все жаждали заняться второстепенным делом обследования
обреченных на гибель планет, и жребий принес мне удачу - я попал в группу
разведчиков.
Мы отбыли, высадились, и тут нас как обухом по голове!
Вокруг был строгий бело-синий мир. Всюду громоздились скалы с
зеркальными, серебристо-матовыми, хрустальными башнями, выступами,
порталами, стрельчатыми сводами, ажурными ротондами, галереями и
колоннами. Тут была готика и рококо, Тадж-Махал и Кижи, все, что создал
гений зодчества, и все, что ему, похоже, только предстояло создать.
Формы льда и без того выразительны, а тут еще сила тяжести меньшая, чем
на Земле, сложный и разный состав материала. Арки, казалось, летели; их
просто нельзя было представить неподвижными, ибо мгновение покоя должно
было все обрушить. Какой-нибудь циклопический свод подпирали стеклянные
былинки колонн, а в тени нависших карнизов вполне мог расположиться
Нотр-Дам. Сами карнизы более всего напоминали крылья готовых упорхнуть
бабочек; их морозный рисунок туманно двоился в тончайшей пластине
полупрозрачного льда.
Впрочем, не это делало пейзаж исключительным. Небо над планетой обычно
оставалось мглистым. Но изредка оно очищалось, и тогда - мы так и не
разобрались в причинах - диск звезды странно искажался в воздухе.
Свет ее начинал дробиться, как прижатая пальцем струя. Лучи падали,
высекая обвалы радуг. Из трещин, граней и сколов летели искры; отблеск,
стократно преломленный, наполнял воздух порхающим блеском. Наши привычные
к тусклым краскам глаза не выдерживали!
Лед становился текучим и светоносным. В нем строились и преображались
цепи изумительных построек. Призрачные города, которые блистали, росли,
вставали монументами, меркли, менялись, оживали вновь - сразу, везде и в
озарении радуг! То было искусство какого-то четвертого, пятого,
волшебного, дикого измерения!
За все эти часы мы не сделали ни единого замера, ни одной записи,
просто не способны были! Нами владело чувство более тонкое и глубокое, чем
восторг или радость. На корабле, понятно, видели все, но и оттуда -
по-моему, впервые в истории звездных экспедиций - нам не напомнили о нашей
первоочередной обязанности.
Потом, когда мы вернулись, все пошло так, будто ничего не случилось.
Будто ничего и не было!
Иногда я завидую тем, кто жил раньше, - они могли вести себя с такой
непосредственностью! "Кровь бросилась ему в голову, и он обнажил шпагу..."
Конечно, все и тогда было не так просто, но все же решения касались обычно
куска хлеба, удовлетворения страстей, защите собственного благополучия, и
существовал отработанный, из поколения в поколение передаваемый набор
реакций человека на то или иное жизненное обстоятельство, поскольку сама
жизнь менялась мало. Потом жизнь стала усложняться, а с ней вместе
усложнялись и реакции. Человек оказался вынужденным подавлять стихийные