"Дмитрий Биленкин. Ошибка невозможна..." - читать интересную книгу автора

переваривали информацию, текущую по контактам из самых глубин
человеческого "я". Юноша - он весь сжался - смотрел на стену в упор, с
вызовом. Потом отвел взгляд.
Решетов встал спиной, барабаня пальцами о подоконник. Он был уверен,
что юноша глядит ему в затылок.
Но на этот раз доктор ошибался. Сергей смотрел мимо него - на облака.
На их торжественную, неслышимую поступь, которая всегда вызывала в его
душе неясное томление, настойчивое и желанное, схожее со смутным
предчувствием счастья, которое ждет его в необозримом и туманном будущем.
Зажглась контрольная лампочка, циклоп за стеной подмигнул красным
глазом: послышался мелодичный звон. Решетов, не оборачиваясь, протянул
руку, и ему на ладонь лег прохладный глянцевый листок. Он взял его,
сравнил со старым.
"В их возрасте каждый третий мечтает быть поэтом, - подумал он. -
Каждый третий. Но отказ обычно бывает легким".
Но спокойствия эта мысль не принесла. Доктор внезапно почувствовал
усталость. Нет, это ему только казалось, что он привык. Слишком велика
ответственность, чтобы не беспокоиться о последствиях. Тысячи раз
переживать за других - тяжело, тяжело.
Ему захотелось оттянуть мгновение ответа, но он понимал, что этого
делать нельзя, что нет хуже неопределенности.
- Вот что, мой друг, - сказал он наконец. - Поэта, к сожалению, из вас
не получится.
Он пристально посмотрел на юношу.
- Вот ваша карточка, возьмите. Ваши способности выделены там красным.
Он положил ему на колени холодно поблескивающий листок пластмассы. На
юношу глянул узор значков - черных значков и красных значков. Трассирующие
пунктиры кода. Пулеметная очередь из будущего.
Ничто не изменилось в лице Сергея Югова. Но оно словно сделалось
старше. "Ну вот, - с облегчением и одновременно с безотчетным
разочарованием вздохнул доктор, - операция закончена. Сейчас он, как и
многие до него, сунет листок в карман. Небрежно, снисходительно глянет на
обломки юношеских мечтаний. И уже взрослым человеком встанет с кресла.
Чего тут больше - хорошего или плохого?"
Доктор давно уже старался избегать этого вопроса, но он приходил вновь
и вновь. Почему? Разве неясно, что определенность лучше неопределенности,
знание лучше неведения, а правда - самообмана? Да, ясно. Он и шел на этот
эксперимент, воодушевленный благородством задачи, он видел себя рыцарем
добра, которому наука дала на испытание копье, могущее сокрушить многие
беды... Откуда же сомнения, которых раньше не было?
Доктор нахмурился. Лица. Их не выгонишь из памяти. Тысячи лиц тех, кто
садился в это кресло, чтобы на себе испытать целительный удар копья. Очень
разные лица. И чем-то становящиеся похожими друг на друга после
традиционных слов "Ваше призвание в...". Иные ребята вначале даже пускают
слезу: "Нет, нет, скажите, что вы ошиблись..." Другие выслушивают
рекомендацию спокойно. Третьи вежливо говорят "спасибо" и уходят
насвистывая. Но соглашаются в конце концов почти все. Пожалуй, слишком
легко соглашаются. Не потому ли, что многие в душе мечтают снять с себя
бремя ответственности за свою судьбу? А лучшую возможность трудно
представить... И они с легким сердцем уходят отсюда навстречу тому