"В.В.Бибихин. Мир" - читать интересную книгу автора

говорим о мире. Мир это как будто бы самое простое: все. Но ubique -
nusquam, везде - значит нигде. Говорим обо всем - значит ни о чем. А мы не
хотим говорить так, для проведения времени,- немного о городах, немного о
равнинах, немного о прошлом, немного об экологической катастрофе. Мы хотим
говорить строго. Строго говоря, мы сразу спотыкаемся. Говорить обо всем
трудно. В самом деле, и наш разговор, и то, что мы собрались здесь в
Московском университете, и наши мысли о мире - это тоже мир. Тогда, выходит,
мы должны говорить и о себе, и о том, что мы говорим о себе, и так далее. С
самого начала мир ускользает в том смысле, что, оказывается, от него нельзя
оттолкнуться, мы собирались о нем говорить, а получается, говорим о себе.
Это сбивает с толку. О невозможности отодвинуться и посмотреть со стороны на
все говорит логика. Наше отношение к логике теперь, однако, такое, что мы ей
верим и не верим. Вдаваться в подробности логических антиномий,
показывающих, что мир невидим, у нас нет настроения.
Настроение не прихоть. Подлинное, не устроенное, не подавленное
настроение - это сам человек. Подойти ближе к существу человека, чем в его
настроении, я не могу. За настроением мы увидим опять настроение, более
"сырое", более настоящее. Настроение принадлежит к существу человека.
Существо человека мы назвали присутствием. Мы сделали это не только потому,
что так сказал Хайдеггер. Впасть в хайдеггеровский догматизм, недостаток
собственной мысли прятать за его удивительными формулами было бы занятием,
не дотягивающим даже до подражания Хайдеггеру. Один из его американских
учеников вспоминает:
"В ответ на мои частые просьбы изложить ту или иную путаную
терминологию его работ на более простом немецком он обычно застывал в
неподвижности, целиком поглощенный предложенным ему предметом. Я сидел рядом
с ним за его столом, делая временами записи его разъяснений. Ни разу не
удалось мне предугадать, что сорвется с его уст после таких минут
сосредоточенности; мои предположительные интерпретации часто оказывались на
ложном пути. Он сам нередко с горечью замечал, что надо было бы изложить все
иначе. В одном из таких случаев я вдруг воскликнул, сам почти не понимая,
что говорю: "В вашей философии, герр Хайдеггер, я всегда ощущаю себя жалким
новичком!" На что он ответил так же вдруг: "Точно то же я чувствую каждое
утро".* Мы называем существо человека присутствием не только потому, что
Хайдеггер назвал существо человека присутствием, Dasein, но и потому, что не
видно лучшего названия этому неизвестному. Назвав существо человека
присутствием, мы не обязаны отныне понимать его исходя из нашего
представления о том, что такое присутствие. Наоборот, мы должны думать о
присутствии как о существе человека, помня, что всякое имя ему будет
условным. Можно было бы назвать существование человека бытием, пользуясь
тем, что в русском кроме ученого "бытие" есть поэтическое "бытие?"
Определение человека "разумное живое существо" - это целых три определения
вместе, а мы хотим думать о том одном, что делает человека не суммой
функций, а целым. Мы пытаемся назвать существо человека так, чтобы не
наделать ему вреда, не сузить, не исказить его и все-таки определить его в
том первом, по отношению к чему все другое при нем. Когда мы говорим
"присутствие", мы хотим найти путь к тому неуловимому единственному, что
Дунс Скот назвал haecceitas, "вот-этость".
Говоря "настроение", мы тоже хотим иметь в уме не дефиницию настроения
в философском словаре и не 29 "Бытия и времени" Хайдеггера, а настроение,