"Герберт Эрнест Бейтс. На маленькой ферме" - читать интересную книгу автора

это почти не шло: Эмет покупал у Тома молоко от четырех черных эрширок и
забирал яйца, а потом вычитал из долга за молоко и яйца то, что приходилось
ему за работу, из расчета двадцать пять шиллингов в неделю. Трудность
заключалась в том, чтобы получить с Эмета остальное. Эрширки давали не бог
весть сколько молока, но день на день не приходится, и иногда они доились
неплохо, а яйца были всегда, хотя Том в точности не знал, сколько их там
было. Эмет постоянно задерживал с уплатой, но что поделаешь, говорил он,
если ему тоже не платят, а чертово правительство запрещает то одно, то
другое, и приходится прямо из кожи лезть, чтобы не прогореть. Когда,
наконец, он расплачивался с опозданием в четыре-пять месяцев, Том был так
рад получить деньги на удобрение или семена, что ему уже было не до
проверок. И счета Эмета, и его работу, и его рассказы Том принимал на веру.
На этой неделе, когда, окончив доить коров, они с Эметом ранним вечером
принимались за свеклу, Том раза два совсем было решился рассказать Эмету об
объявлении. Но потом передумал. Иногда ему казалось, что Эмет гипнотизирует
его. Каждый день он говорил о скачках, часто и быстро роняя слова, словно
капли разогретого свечного сала. Карманы у него всегда были набиты газетными
вырезками, в которых говорилось о лошадиных статях, призах, жокеях и
ставках. Иногда он останавливался на меже и, возбужденно размахивая тощими
руками, минут пять, а то и десять распространялся о Больших Национальных
скачках 1932 года или 1935 года или еще о каких-нибудь скачках. Эмету
исполнилось двадцать семь лет, его маленькие темные глазки были похожи на
башмачные пуговки, черные волосы начали редеть, а кожа никогда не загорала.
И как бы оттого, что он так много говорил и мечтал о лошадях, физиономия у
него стала вытянутой и костлявой, а толстые губы в минуты волнения брызгали
слюной.
- Ну почему бы тебе не поиграть чуток на скачках? - наскакивал он на
Тома. - Почему ты не играешь? Да разве ты сообразишь при твоей
неповоротливости. Уж больно ты неповоротливый. Знаешь, как я это обделываю?
Я тебе скажу. Ставлю каждый день, понимаешь, каждый день. Выбираю лошадь и
ставлю. А когда выигрываю, двадцать процентов с выигрыша снова пускаю в
игру. Понял? С любого выигрыша. Выиграешь фунт, ставишь четыре шиллинга,
понял? Понял, где тут собака зарыта? Понял? Вкладываешь в игру, а потом уже
не трогаешь этих денег, ни-ни. А их становится всё больше. Двадцать
процентов, еще двадцать процентов, и всё время по двадцать процентов. Так
что, как бы ни получилось, ты всегда остаешься в выигрыше, понял? Двойная
выгода, понял, Том, понял, что я говорю? Всегда остаешься в выигрыше.
Пока Эмет рассуждал, всё, что он говорил, казалось важным, и разумным,
и дельным, и поэтому Том так и не решился рассказать ему об объявлении. У
него было такое чувство, что Эмет возьмет и превратит его намерение в этакое
выгодное деловое предложение. А ему этого не хотелось. Он мечтал дать дом
той, которая станет стряпать для него, стелить ему постель, помогать в поле
и, может, со временем даже полюбит его. Это было вполне возможно. И ему не
хотелось, чтобы Эмет снова внушал ему свои идеи о том, каким образом всегда
оставаться в двойном выигрыше.
Отправляясь в субботу после обеда в город, он нервничал, и ему было
жарко. Если там окажутся письма, то что, собственно, ему с ними делать?
Когда он вошел в приемную редакции, девушка улыбнулась ему, откинулась
назад и протянула руку к ящичкам с номерками.
- Два, - сказала она. - Возможно, будут еще.