"Герберт Эрнест Бейтс. Пей-Гуляй " - читать интересную книгу автора

Однажды в субботу, теплым июльским вечером, вскоре после того, как он
туда нанялся, официант, разносящий вино, имел неосторожность поскользнуться
с полным подносом рюмок в коридоре на каменных плитах пола. Падая, он
выбросил вперед руку, раздавил рюмку, и стекло перерезало вену.
А в ресторане было необычно много посетителей, наверное, потому, что
вечер выдался на удивление теплый и ясный. Одной официантке при виде крови
стало дурно, она весь вечер просидела в саду, ее била дрожь, вино разносить
было некому, и тут вдруг кто-то вспомнил - да ведь есть же Пей-Гуляй!
Фрачная пара, в которую его обрядили, была ему явно велика, воротничок
манишки широк, как хомут, он в этом одеянии казался даже не чудным, а
дурковатым. Нескладный, растерянный, чучело чучелом.
Едва он вышел в зал, его оглушил словно бы рык разъяренного кабана:
"Эй, официант!" Он повернулся в сторону зовущего клиента и увидел
квадратного мордастого мистера Лаббока, который сидел за столиком в углу с
блондинкой в серебристо-голубом платье декольте, столь аристократически
красивой и невозмутимой, что было совершенно непонятно, как она оказалась в
обществе торговца подержанными автомобилями, этого известного во всей округе
горлопана и хама, к тому же неприлично богатого.
- Я двадцать минут жду "Liebfraumilch", где оно, черт вас всех дери? -
заорал Лаббок. Его губы шлепали, как толстые каучуковые подошвы, в лице было
столько злобы, что Пей-Гуляй отшатнулся. - И вообще, где официант? Не ты же,
черт вас всех раздери?
- Я, сэр. Теперь официант я.
- Что значит - теперь я?
Пей-Гуляй, который всегда говорил робко, запинаясь, начал рассказывать,
как официант поранил руку, но Лаббок, в бешенстве раздавив в пепельнице
сигарету и тут же закурив другую, заорал, что ему вся эта чепуха ни к чему,
плевал он на идиотов, которым не место в ресторане, ему нужно вино, и как
можно скорее, черт вас всех раздери.
Все это время его дама не спускала с Пей-Гуляя глаз. Ее густые
белокурые волосы падали на обнаженные плечи вольной волной. Удивительно
светлые голубые глаза были ясны и прозрачны, как горный ручей, и во взгляде
ее была тишина и покой.
Пей-Гуляй ушел и стал вспоминать, какое же вино велел принести Лаббок,
но оказалось, что он начисто забыл название, и тогда он взял винную карту и
вернулся в зал ресторана. Не будет ли мистер Лаббок так любезен повторить,
какое вино он заказал?
- "Liebfraumilch", идиот несчастный! Сколько можно повторять, дырявая
башка! Я всегда его здесь пью. Метрдотель специально для меня выписывает.
- Если вас не затруднит, сэр, укажите мне его, пожалуйста, на карте
вин.
- Да нет его на карте, нет, кретин. Сказал же я: его выписывают
специально для меня. Принесешь мне вино или я сам, пропади все пропадом,
должен идти за ним?
- Сейчас принесу, сэр.
Молодая женщина все так же неотрывно глядела на него, хоть бы ресницы
дрогнули. И в ее глазах было все то же бездонное понимание и тишина.
Казалось, она видит его насквозь и даже знает его самую большую беду: что он
не Умеет ни читать, ни писать, и поэтому названия вин, как и клички лошадей,
навеки останутся для него тайной за семью печатями.