"Светлана Бестужева-Лада. Как в кино не будет" - читать интересную книгу автора

если с тобой что-нибудь случится.
- Ничего со мной не случится! - легкомысленно отмахнулся Семка. -
Впрочем, мне самому надоело. Тюкаешь по клавишам, тюкаешь, а результатов
никаких. Десять человек прочитают, десять миллионов по-прежнему будут
считать вершиной человеческой мысли передовицу в "Правде". Тебе-то
понравилось?
- Я не читала, - сухо ответила я.
- Напрасно. Будь я на твоем месте, я бы читал сутками. Особенно это.
- Давай поменяемся местами, - уже со слезой в голосе ответила я. Но
Семку бесполезно было даже пытаться разжалобить.
- Не ной, моя милая. Голова на месте, руки в порядке, мозги варят.
Сидишь в тепле, мама с папой рядом. А в брезентовую палатку на
сорокаградусный мороз не угодно? Или шпалы поворочать на ветру? Я ведь на
стройке санитаром был. Такого насмотрелся - во сне не приснится. Там
десятки человек лишались рук и ног просто потому, что отмораживали их. При
скольких ампутациях я присутствовал...
- Это, конечно, очень утешает: другим еще хуже, чем мне.
- Нет, иначе: тебе лучше, чем другим. А вместо того, чтобы оплакивать
себя, научись на машинке печатать. И готовься поступать в институт.
Заочный, разумеется. Программы я тебе на днях принесу, выберешь. Ты не
еврейка, тебя примут.
И исчез на несколько дней. На меня же его смешочки подействовали, как
оплеуха на истеричку. Правда, и потом случались срывы, но о самоубийстве
думалось значительно реже.
Лидия Эдуардовна приходила каждый день. Она как нечто само собой
разумеющееся возобновила занятия со мной. Один день мы говорили по-немецки,
другой - по-французски. Как будто вместе со мной готовилась поступать на
заочное отделение исторического факультета. Всегда была ровна, улыбчива,
выдержанна. Если же у меня начинали дрожать губы, а глаза становились
подозрительно влажными, пресекала эмоции в зародыше:
- Слезами горю не поможешь. Пережить можно все, кроме собственной
смерти.
А однажды рассказала мне, что в самом начале войны ее арестовали и
забрали на Лубянку. Просидела она там ровно сутки, по-видимому, в сорочке
родилась. Тем более что именно за эти сутки одна из двух немецких бомб,
упавших на Арбат, сровняла с землей тот дом, где жила Лидия Эдуардовна.
Погибло все, кроме иконы Николая-угодника. Зато, возвращаясь домой пешком
по бульварам, нашла она золотое колечко с изумрудом и по сей день хранит,
как талисман. Да еще ее, как погорелицу, поселили в хорошую квартиру, в
большую-аж четырнадцать метров-комнату. А если бы не арестовали? Так что во
всем нужно искать положительные стороны.
Я не могла найти ничего положительного в том, что в пятнадцать лет
стала калекой. Наоборот, все больше ожесточалась. Все раздражало, все,
казалось, делалось специально для того, чтобы я острее чувствовала свою
ущербность. Школьные друзья понемногу исчезали из моей жизни, а новых,
разумеется, не было. На заочное отделение истфака меня приняли, но я не
видела смысла в учебе. А тут еще произошло событие, надолго выбившее из
колеи не только меня-всю квартиру.
В семьдесят втором году Семена арестовали. Пришли ночью, перерыли всю
комнату и увели с собой. В ту же ночь его отца разбил паралич. Первой-и