"Александр Бестужев-Марлинский. Вечер на Кавказских водах в 1824 году " - читать интересную книгу автора

иероглифами странностей, которых не разберет, думаю, ни сам старый черт, не
только Шампольон-младший! Простудиться!! Человеку в двадцать пять лет и
гренадерских статей простудиться! Я бы заставил его сломать похода два-три
зимой, на холодной воде, вприкуску с гнилыми сухарями. Сегодня по пояс в
снегу, завтpa пo колено в грязи и потом, промокши до самого сердца,
просушиваться под картечным огнем неприятельским. В цепи или в разъезде
вместо отдыха; то преследуя побежденных, то утекая разбитый и, в довершение
удовольствий, нося более ран на теле, чем петель на мундире!.. Там забыл бы
он, за недосугом, и настоящие болезни, не то что воображаемые.
- Впрочем, кто из нас, - сказал на это гвардейский капитан, чистя
перышком зубы, - кто из нас отказывался, после дымных биваков, попировать в
богатом замке, покружиться усталыми от похода ногами с милыми чуже-гемками
и заснуть на мягком пуховике? Наслаждайся, покуда можно, - есть девиз
русского; но когда приходит время лишений, нужды и опасностей, он так же
мало заботится и жалеет о выгодах жизни, как о завтрашнем дне, и под мокрою
буркою, в грязи засыпает не хуже праведника, поужинав горстью недоваренного
ячменя, устав от боя и похода!
- И то правда! - отвечал полковник, перебирая по четкам памяти все
подобное, изведанное собственным опытом.
- Племянник ваш, может быть, имеет другие причины опасения
возвращаться домой так поздно, - молвил человек небольшого роста, в зеленом
сюртуке, коего таинственная наружность весьма походила на сосуд, в который
царь Соломон запечатал множество духов. - Он, приехав позже всех на воды,
принужден был напять домик за кладбищем.
- Вот это мило! - возразил полковник. - Молодой человек девятнадцатого
столетия и, в придачу того, магистр Дерптского университета станет бояться
пройти чрез кладбище! Да нынче дамы нередко назначают там свидания.
- Неужели вы думаете, - насмешливо присовокупил гвардеец, - что
племянник полковника боится наступить на ногу какому-нибудь заносчивому
покойнику и тот потребует от него благородного удовлетворения?
- Не шутите над мертвыми, капитан, - произнес торжественным голосом
человек в зеленом сюртуке. - В природе есть вещи страшные, неразгаданные!
Племянник ваш еще не утешился о потере друга, которого схоронил он здесь в
прошлом году.
- Военный или рябчик был друг его? - небрежно спросил драгун.
- Никто наверно не знал ни его звания, ни его отчизны, хотя в паспорте
он назван был венгерским дворянином. Сказывают, он был странное и
непонятное существо. Выговор ни на каком языке не изменял ему, - он на всех
европейских говорил как нельзя чище. Жил весьма скромно и между тем сыпал
золото бедным. Одевался просто, но одни солитеры его перстней стоили
десятков тысяч. Вообще он был нелюдим и молчалив, ни с кем не сближаясь и
никому не кланяясь. Однако же некоторые знатные особы говорили всегда с ним
и о нем с величайшим уважением. Одним словом, - продолжал таинственный
человек, понизив голос, - многие считали его одним из двенадцати кадожей.
- А что это за зверь? - спросил толстый помещик, который, скучая
молчанием, как ловчий, стоял настороже с борзыми вопросами, ожидая по себе
предмета; но, видя, что ожидания его напрасны, спустил их со смычки в чужую
угонку.
- Кадожи? - отвечал сфинкс, опустив нос свой в стакан, как пьющая
синица. - Кадожи, как говорят, суть главные блюстители масонских лож, из