"Томас Бернхард. Культерер" - читать интересную книгу автора

самого. И когда надзиратель сказал ему, чтобы он после работы явился к нему,
потому что для него есть передача и письмо ("Да, и письмо тоже",-добавил
надзиратель.), Культерер, вытянув руки по швам, сказал: "Да, да, знаю,
господин надзиратель!"-"Ну и ладно!"- буркнул надзиратель. От него нельзя
было ничего скрыть, все его боялись, а он через голову Культерера озирал всю
громадную типографию, где уже давно молчали и машины и заключенные, и только
изредка, из глубины помещения, кто-то вполголоса ворчал, наверно, новичок,
из недавно попавших сюда. И Культерер побаивался: вдруг надзиратель заметит
неосторожного ворчуна, только бы ничего не стряслось. Бывало, кто пробурчит:
"Свинство..." или еще что-нибудь вроде того, и сразу не только тому, кто это
сказал, всей смене несдобровать-немедленно пойдут всякие строгости. И
рабочее время на час продлят, да и вообще мало ли есть всяких так называемых
"мер и запретов". Запретят прогулки по двору и свет станут выключать уже в
половине восьмого, а не в девять, как обычно.
"Кому сегодня на дежурство по сортирам?"-спросил надзиратель. Вышли
трое, из них два новичка. "Сегодня на час раньше приступите",-сказал
надзиратель. Он прошел по рядам, проверил работу каждого, но в этот день
придраться было не к чему.
- Можете приступать,-сказал он, и станки, выключенные при его
приходе, снова заработали, и от грохота и лязга, даже приглушенного
насколько возможно, затряслось все нарочито затемненное, а в это время года
просто темное помещение. Надзиратель обратился к Культереру, напомнил, что
его срок уже кончается. И он, надзиратель, "настойчиво добивается", чтобы
Культерера не задерживали. Сказал он это подчеркнуто громко, отчетливо,
чтобы все услыхали. Но никто не обратил внимания, все были слишком заняты
работой, следя за бесконечными бумажными полосами, выползавшими из машин, и
смешок, раздавшийся в конце зала, явно относился не к Культереру, а к
чему-то другому.
-Да-да, знаю, господин надзиратель,-сказал Культерер.
Типография была огромная, отлично оборудованная. Там печатались главным
образом важные правительственные документы для министерств. Именно тут
выпускались бланки всяких дипломов. Работать в этом новом, недавно
пристроенном к тюрьме, специально затемненном здании считалось особой удачей
для тех, кого сюда назначали. В исправительном заведении было много черной,
почти невыносимой работы. Трудно было понять-по каким соображениям человека
назначали на ту или иную работу. Вдруг тебя могли неизвестно почему
перебросить с одного места на другое. Тебя могли послать на самую
непосильную или самую грязную работу, особенно если ты чем-то провинился, не
оправдал надежды начальства, рассчитывавшего на тебя. А можно было и попасть
на работу более легкую, более приемлемую-скажем, не такую вонючую, как в
дубильной мастерской, если оправдаешь доверие начальства и во всем
подчинишься распорядку исправительного заведения. Но сначала, когда человек
сюда попадал, его обязательно посылали на самые легкие работы. Можно даже
сказать, что надзиратели как-то доверяли, даже сверх пределов, каждому
новичку. Но большинство заключенных почти сразу, грубо и обидно, нарушали
это доверие, используя его вовсю. И только очень немногим-и то ненадолго-
удавалось удержаться на хорошем месте, в типографии, скажем, на кухне, в
сапожной или пошивочной мастерской или даже в канцелярии.
Но Культереру не то чтобы повезло-просто он оказался совершенно
неспособным сопротивляться, участвовать в каких-то интригах, заговорах,