"Френсис Ходгсон Бернет. Маленький лорд Фаунтлерой " - читать интересную книгу автора

тележку, на прогулку, то вызывал всеобщее восхищение, так он был мил и ладен
собой в своей короткой белой шотландской юбочке и большой белой шляпе на
золотистых кудрях. Вернувшись домой, няня рассказывала миссис Эррол о том,
как дамы останавливали коляски, чтобы посмотреть на него и поговорить с ним.
Как они радовались, когда он весело болтал с ними, будто век был с ними
знаком! Более всего пленял он тем, что умел без труда подружиться с людьми.
Происходило это скорее всего из-за его доверчивости и доброго сердца - он
был расположен ко всем и хотел, чтобы всем было так же хорошо, как ему. Он
легко угадывал чувства людей, возможно оттого, что жил с родителями, которые
были любящими, заботливыми, нежными и хорошо воспитанными людьми. Маленький
Седрик никогда не слышал не-доброго или грубого слова; его всегда любили, о
нем заботились, и детская его душа исполнилась доброты и открытой приязни.
Он слышал, что отец называл маму нежными и ласковыми именами, и сам называл
ее так же; он видел, что отец оберегал ее и заботился о ней, и сам научился
тому же. И потому, когда он понял, что отец больше не вернется, и увидел,
как печалится мама, им понемногу овладела мысль, что он должен постараться
сделать ее счастливой. Он был еще совсем ребенком, но думал об этом, когда
садился к ней на колени, целовал ее и клал свою кудрявую головку ей на
плечо, и когда показывал ей свои игрушки и книжки с картинками, и когда
влезал на диван, чтобы прилечь рядом с ней. Он был еще мал и не знал, что бы
еще ему сделать, но делал все, что мог, и даже не подозревал, какое он для
нее утешение. Однажды он услышал, как она говорит старой служанке:
- Ах, Мэри, я вижу, что он хочет на свой лад меня утешить. Он иногда
смотрит на меня с такой любовью и недоумением в глазах, словно жалеет меня,
а потом вдруг подойдет и обнимет или покажет мне что-нибудь. Он настоящий
маленький мужчина, и мне, право, кажется, что он все знает! По мере того как
он рос, у него появились свои привычки, которые необычайно забавляли и
занимали всех, кто его знал. Он проводил так много времени с матерью, что
она почти и не нуждалась более ни в ком. Они и гуляли, и болтали, и играли
вместе. Читать он научился очень рано, а научившись, ложился обычно вечером
на коврик перед камином и читал вслух - то сказки, а то большие книги для
взрослых, а то так даже и газеты; и Мэри в таких случаях не раз слышала у
себя в кухне, как миссис Эррол смеется над его забавными замечаниями.
- И то сказать, - сообщила Мэри как-то бакалейщику, - послушать, что он
говорит, так и не хочешь, а рассмеешься. Уж так-то забавно он все говорит и
так обходительно! А вот в тот вечер, когда выбрали нового президента, явился
он ко мне на кухню, стал у плиты, ручки в карманах, картинка, да и только, а
личиком-то строг, как судья. И говорит: "Мэри, говорит, меня очень
интересуют выборы. Я, говорит, республиканец, и Дорогая тоже. А ты, Мэри,
республиканка?" - "Нет уж, говорю, извините. Я, говорю, демократка, да из
самых крепких". А он глянул на меня так, что сердце у меня сжалось, и
говорит: "Мэри, говорит, страна погибнет". И с той поры дня не проходит,
чтобы он со мной не спорил, все убеждает сменить взгляды.

Мэри очень привязалась к малышу и очень им гордилась. Она поступила в
дом, когда он только родился; а после смерти капитана Эррола она была и за
кухарку, и за горничную, и за няньку, и делала все по дому. Она гордилась
Седриком - его манерами, ловкостью и здоровьем, но больше всего - его
золотистыми кудрями, которые вились надо лбом и падали прелестными локонами
ему на плечи. Она трудилась, не покладая рук, и помогала миссис Эррол шить