"Жорж Бернанос. Дневник сельского священника " - читать интересную книгу автора

заставляет содрогнуться. Пока лектор излагал свой предмет, поневоле
несколько однообразный, я наблюдал за лицами слушателей и не находил в них
ничего, кроме вежливого любопытства, в точности как если бы мы собрались на
чтение каких-нибудь глав из истории фараонов. Это внешнее безразличие
некогда выводило меня из себя. Теперь я вижу в нем свидетельство великой
веры, возможно, также - великой безотчетной гордости. Ни одному из этих
людей не пришло бы на ум, что церковь в опасности, какие бы к тому ни были
основания. Моя собственная убежденность, разумеется, ничуть не меньше, но,
возможно, она другого рода. Их спокойная уверенность приводит меня в ужас.
(Я сожалею, что написал слово "гордость", однако не могу отказаться от
него, не находя другого, более точного, чтобы передать это чувство, такое
человеческое, такое конкретное. В конце концов церковь не некий идеал,
который предстоит воплотить, она существует, и они внутри нее.)
После лекции я позволил себе робко намекнуть на программу, намеченную
мною для себя. О половине пунктов я еще умолчал. Им нетрудно было мне
доказать, что ее выполнение, даже частичное, потребовало бы сорока восьми
часов в сутки и такого личного влияния, которого у меня нет, да, возможно,
никогда и не будет. К счастью, общее внимание отвлек от меня лэнбрский кюре,
он, будучи крупным специалистом в этой области, великолепно осветил проблему
деревенских касс взаимопомощи и сельскохозяйственных кооперативов.
Возвращение домой было довольно унылым, моросило. Как ни мало я выпил,
от вина у меня ужасно разболелся живот. Нет сомнения, с осени я сильно
исхудал и выгляжу, должно быть, все хуже и хуже, с некоторых пор меня уже и
не спрашивают о моем здоровье. Неужели у меня не хватит сил! Как я ни
стараюсь, мне трудно поверить, что Господь возьмет у меня все - до конца,
воспользуется мною, как всеми остальными. С каждым днем меня все больше
поражает собственное неведение самых элементарных деталей практической
жизни, которые, кажется, известны каждому без всякого обучения, как бы
интуитивно Конечно, я не глупее других, и когда придерживаюсь общепринятых
формул, запоминающихся без труда, может создаться впечатление, что я все
понимаю. Но эти слова, имеющие для всех точный смысл, мне, напротив, кажутся
почти неотличимыми друг от друга до такой степени, что я, случается,
употребляю их невпопад, как плохой игрок, который ходит не с той карты. Во
время дискуссии о деревенских кассах взаимопомощи у меня было ощущение, что
я ребенок, по недоразумению присутствующий при беседе взрослых.
Вполне вероятно, что мои собратья разбирались во всем этом ничуть не
лучше меня, несмотря на брошюры, которыми нас засыпают. Но меня поразило,
как быстро они все это схватывают. По преимуществу они бедны и мужественно
мирятся со своим положением. Тем не менее все, касающееся денег, оказывает
на них какое-то магическое воздействие. Их лица тотчас приобретают
серьезность, самоуверенность, перед которой я теряюсь, умолкаю, начинаю
испытывать что-то похожее на почтение.
Боюсь, я никогда не стану практичным, жизненный опыт тут не поможет. На
взгляд поверхностного наблюдателя я ничем не отличаюсь от своих собратьев, я
такой же крестьянин, как все они. Но я потомок людей крайне бедных
издольщиков, поденщиков, батрачек, - у нас нет чувства собственности, мы его
явно растеряли на протяжении столетий. В этом мой отец походил на деда, а
тот на своего отца, умершего от голода в чудовищную зиму 1854 года. Монетка
в двадцать су жгла им карман, и они спешили найти приятеля, чтобы тут же ее
пропить. Мои однокашники по семинарской школе не обманывались на этот счет: