"Михаил Берг. Возвращение в ад " - читать интересную книгу автора

шевелясь на ветру, скомканные газеты, бумажные и целлофановые обертки,
разбитые бутылки, яичная скорлупа, пищевые отбросы, завязанные вверху на
узелок, использованные презервативы, скрюченные запятые окурков, вырванные
из переплетов журналы и прочая дрянь. Смотря назад, я недоумевал, каким
образом нам удалось пересечь вдоль пространство улицы, не запачкавшись и не
погрязнув в скопище отходов человеческого существования.
- Пора, можете усаживаться, - позвал меня угрюмый сержант, и когда я
прыгнул в качнувшуюся под ногами лодку, оттолкнулся от гранитного парапета
веслом. Лодка скользила, иглой протыкая сизую ватную пелену, берег оторвался
мгновенно, точно листок блокнота, противоположная сторона реки была не
видна. Сидящего на веслах перевозчика я видел весьма неотчетливо, будто
через плохо вымытое стекло: иногда вдруг промелькивали белые, совершающие
движения по эллипсу запястья, иногда из влажной известковой занавески
выступал нос или свернутая улитка уха. Казалось, что мы движемся по прямой,
по кратчайшему расстоянию, но внезапно из тумана выглянула черная чугунная
сороконожка, и мы проплыли под дуговым пролетом моста, с кошачьей грацией
прогнувшегося над нами. Дворцовый мост. Его ажурные очертания пропали так же
неожиданно, как появились... Наше путешествие прошло почти без происшествий,
только однажды вода справа по борту забурлила, под днищем кто-то застонал, и
чья-то растопыренная ладонь легла на край лодки. Резким движением вырвал мой
перевозчик весло из уключины и с размахом рубанул им по судорожно
вцепившимся пальцам. Рука с новым стоном исчезла.
Первый раз я перепугался непередаваемо, ощутив как сжавшееся сердце
проткнули булавки ужаса, точно портновскую матерчатую подушечку; но
впоследствии, когда руки с гнетущим стоном появлялись то на одном, то на
другом борту, а сержант, раздраженно шепча: "Сволочи, фраера!", отгонял
пытавшихся забраться в лодку мокрым веслом, от чего на меня рассеиваясь
летели брызги, страх постепенно уменьшился наподобие затухающего эха.
Наконец лодка уперлась носом в причал в виде спускавшихся в воду
гранитных ступеней, охраняемых каменными львами, которые со щенячьей
игривостью трогали лапой каменные шары. Ступив на берег, я заметил, что в
разинутой пасти правого льва лежит скрученная в трубочку записка. Сержант
поднялся вслед за мной по ступенькам и остановился, не зная, что сказать.
Несколько минут стояли мы молча, с чувством неудобства переминаясь на месте,
наконец, повторив слова своего начальника и пожелав мне успеха, он
повернулся было, собираясь спуститься и отправиться в обратный путь, как
внезапно его внимание привлекла обыкновенная табличка, используемая для
обозначения названий, на которой отчетливо было выведено "р. Нева". Мой
вожатый сделал шаг вперед, я тоже вгляделся и увидел, что название
перечеркнуто чернильным карандашом, а сверху подписано: "река Лета",
ерническим разбегающимся почерком. Шепотом ворча в свои рыжие усики не
предназначавшиеся для моего слуха ругательства, сержант наклонился над
табличкой и рукавом кителя стер карандашную надпись. Потом, обернувшись,
внимательно посмотрел на меня. Я сделал вид, что ничего не заметил, и он,
спустившись по ступенькам вниз, пропал в банном влажном конденсате. Когда
замолкли визгливые вскрики уключин и плеск весел, я спустился за ним следом
и вынул из разверстой львиной пасти записку. Развернул. Всего одно
предложение, написанное знакомым карандашом: "В вашем распоряжении 3 дня".
В полном одиночестве стоял я опять на пустынной набережной. Туман
постепенно рассеивался, и по левую от меня руку все отчетливей проступали