"Михаил Берг. Письмо президенту " - читать интересную книгу автора

головы до ног, отдаю себе отчет, что такие люди, без сомнения, были - и
именно в КГБ.
Даже зная эту историю изнутри и тем более оборачиваясь на нее спустя 20
лет, трудно однозначно сказать, кто в результате кого переиграл, твои или
мои. Боря Иванов не сомневается, что переиграл Комитет по всем статьям.
Ведь, казалось бы, нонконформисты не пошли ни на какие уступки. Публикации
за рубежом не прекратились, самиздатские журналы продолжали выходить и число
их увеличивалось. На несколько лет крошечный зал в Музее-квартире
Достоевского, а потом полуподвал на улице П. Лаврова, 5 превратились без
преувеличения в самое свободное и легальное место Советского Союза, где
выступали с чтениями лучшие литературные силы двух столиц. И прежде всего,
конечно, московские концептуалисты - Сорокин, Пригов, Рубинштейн, Ерофеев, а
также почти все остальные более-менее заметные представители новой
литературы Москвы. Более того, в конце 1985 вышел обещанный твоими парнями
альманах Круг, правда, здесь уже начиналась другая эпоха.
Однако и потери оказались велики. Через полгода после создания Клуба-81
был арестован клубный секретарь Слава Долинин. Формально его осудили за
публикации в эмигрантской прессе, за участие в создании свободного профсоюза
СМОТ и за связь с НТС, но ведь и у всех остальных членов клуба была
отдельная и, конечно, не вписывающаяся в рамки официально разрешенного
история. Конечно, этот арест был показательным, а протест клуба -
недостаточным. Другое дело, что борьба за и против написания письма
протеста, а также процесс его редактирования отчетливо выявили группу
поддержки КГБ в клубе, но, на мой взгляд, протест клуба был все равно жалким
и немощным. Конечно, меня легко отнести к числу клубных максималистов и
радикалов, что отчасти справедливо и по психобиологическим свойствам - я был
молодой, сильный, агрессивный, не избегавший никакой конфронтации (чтобы
тебе было понятно - приверженец именно контактного каратэ, которое выполняло
факультативную задачу канализации переполнявшей меня энергии), и, пардон, по
нравственным - бороться с твоим комитетом, вообще со сраной советской
властью было для меня делом чести и радостью (даже сейчас, когда я пишу это,
у меня в душе звенит какая-то струна).
Конечно, как и везде, победила средняя линия, после чего я все более и
более скептически смотрел на деятельность клуба, на уже открытые встречи
контактной группы с, наконец-то, явившимися на люди Павлом Коршуновым и
Евгением Луниным, откомандированными твоими специально для работы с
неофициальной литературой. Как нетрудно предположить, я отказался от
публикации в Круге, так как не мог согласиться на ряд цензурных поправок, на
что, увы, пришлось согласиться многим. И вообще был огорчен тем, что
нонконформистская литература, по причине закономерной усталости, теряет свой
пафос противостояния.
На языке кураторов Клуба из КГБ я ставил им палки в колеса. И сразу
после выхода альманаха Круг, против чего, прежде всего, восставали именно
разного рода советские писатели, не хотевшие конкуренции даже с
отрецензированной новой литературой, мне стали передавать угрозы и
предупреждения, открыто звучавшие со стороны твоих коллег. Помимо моего, по
их мнению, деструктивного и вызывающего поведения, а также ряда других
грехов, прежде всего, участия в первом номере только что вышедшего в Париже
журнала Алика Сидорова Литературный "А-Я", были и другие резоны к тому,
чтобы грозное внимание Литейного обратилось в этот момент на меня. Чисто