"Николай Бердяев. Откровение о человеке в творчестве Достоевского" - читать интересную книгу автора

Мити Карамазова: "Красота - это страшная и ужасная вещь! Страшная, потому
что неопределимая, а определить нельзя, потому что Бог задал одни загадки.
Тут берега сходятся, тут все противоречия вместе живут... Красота! Перенести
я притом не могу, что иной, высший даже сердцем человек и с умом высоким,
начинает с идеала Мадонны, а кончает идеалом содомским. Еще страшнее, кто
уже с идеалом содомским в душе не отрицает и идеалы Мадонны, и горит от него
сердце его, и воистину, воистину горит, как и в юные, беспорочные годы. Нет,
широк человек, слишком даже широк, я бы сузил". Все герои Достоевского - он
сам, одна из сторон его бесконечно богатого и бесконечно сложного духа, и он
всегда влагает в уста своих героев свои собственные гениальные мысли. И вот
оказывается, что красота высочайший образ онтологического совершенства, о
которой в другом месте говорится, что она должна мир спасти, -
представлялась Достоевскому противоречивой, двоящейся, страшной, ужасной. Он
не созерцает божественный покой, красоты, ее платоновскую идею, он видит до
самого конца, до последней глубины ее огненное, вихревое движение, ее
полярность. Красота раскрывается ему лишь через человека, через широкую,
слишком широкую, таинственную, противоречивую, вечно движущуюся природу
человека. Он не созерцает красоты в космосе, в божественном миропорядке.
Отсюда - вечное беспокойство. "Красота есть не только страшная, но и
таинственная вещь. Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы - сердца людей".
Различие между "божеским" и "дьявольским" не совпадает у Достоевского с
обычным различием между "добром" и "злом". В этом - тайна антропологии
Достоевского. Различие между добром и злом периферично. Огненная же
полярность идет до самой глубины бытия, она присуща самому высшему -
красоте. Если бы Достоевский раскрыл свое учение о Боге, то он должен был бы
признать двойственность в самой божественной природе, яростное и темное
начало в самой глубине божественной природы. Он приоткрывает эту истину
через свою гениальную антропологию. Достоевский был антиплатоником.
И Ставрогин говорит о равной притягательности двух противоположных
полюсов, идеала Мадонского и идеала содомского. Это не есть просто борьба
добра со злом в человеческом сердце. В том-то и дело, что для Достоевского
человеческое сердце в самой первооснове своей - полярно, и эта полярность
порождает огненное движение, не допускает покоя. Покой, единство в
человеческом сердце, в человеческой душе видят не те, которые заглянули в
самую глубину, как Достоевский, а те, которые боятся заглянуть в бездну и
остаются на поверхности. У Достоевского было до глубины антиномическое
отношение к злу. Он всегда хотел познать тайну зла, в этом он был гностиком,
он не отодвигал зла в сферу непознаваемого, не выбрасывал его вовне. Зло
было для него злом, зло горело у него в адское огне, он страстно стремился к
победе над злом. Но он хотел что-то сделать со злом, претворить его в
благородный металл, в высшее божественное бытие и этим спасти зло, т.е.
подлинно его победить, а не оставить во внешней тьме. Это - глубоко
мистический мотив в Достоевском, откровение его великого сердца, его
огненной любви к человеку и Христу. Отпадение, раздвоение, отщепенство
никогда не являлось для Достоевского просто грехом, это для него также путь.
Он не читает морали над жизненной трагедией Раскольникова, Ставрогина,
Кириллова, Версилова, Дмитрия и Ивана Карамазова, не противопоставляет им
элементарных истин катехизиса. Зло должно быть преодолено и побеждено, но
оно дает обогащающий опыт, в раздвоении многое открывается, оно обогащает,
дает знание. Зло также и путь человека. И всякий, кто прошел через