"Николай Бердяев. Миросозерцание Достоевского" - читать интересную книгу автора

возврат к старому рационалистическому гуманизму, гуманизм превзойден.
Гуманистическое самоутверждение и самодовольство человека находит свой конец
у Достоевского и Ницше. Дальше лежит путь или к Богочеловеку или к
сверхчеловеку, человекобогу. На одном человеческом останавливаться уже
нельзя. Кириллов хочет сам стать богом. Ницше хочет преодолеть человека, как
стыд и позор, и идет к сверхчеловеку. Последние пределы гуманистического
своеволия и самоутверждения - гибель человека в сверхчеловеке. В
сверхчеловеке не сохраняется человек, он преодолевается, как стыд и позор,
как бессилие и ничтожество. Человек есть лишь средство для явления
сверхчеловека. Сверхчеловек есть кумир, идол, перед которым падает ниц
человек, который пожирает человека и все человеческое. Для познавшего
соблазн сверхчеловека не может уже быть соблазнительным гуманизм. Гуманизм
есть царство середины. Европейский гуманизм духовно кончился в Ницше,
который был плоть от плоти и кровь от крови гуманизма и жертвой за его
грехи. Но раньше Ницше в гениальной диалектике своей о человеке Достоевский
раскрыл этот роковой и неотвратимый конец гуманизма, эту гибель человека на
пути человекобожества. Есть огромное различие между Достоевским и Ницше.
Достоевский знал соблазн человекобожества, он глубоко исследовал пути
человеческого своеволия. Но он знал другое, видел свет Христов, в котором
изобличалась тьма человекобожества. Он был духовно-зрячий. Ницше же сам был
во власти идей человекобожества; идея сверхчеловека истребила у него
человека. У Достоевского же до конца сохраняется человек. В человекобоге
погибает человек, и в Богочеловеке сохраняется человек. Только христианство
спасает идею человека, навеки сохраняя образ человека. Бытие человека
предполагает бытие Бога. Убийство Бога есть убийство человека. На могиле
двух великих идей - Бога и человека (христианство - религия Богочеловека и
Богочеловечества), восстает образ чудовища, убивающего Бога и человека,
образ грядущего человекобога, сверхчеловека, антихриста. У Ницше нет ни
Бога, ни человека, а лишь неведомый сверхчеловек. У Достоевского есть и Бог,
и человек. Бог у него никогда не поглощает человека, человек не исчезает в
Боге, человек остается до конца и навеки веков. В этом Достоевский был
христианином в глубочайшем смысле слова.
Изумительно, что дионисический экстаз у Достоевского никогда не ведет к
исчезновению человеческого образа, к гибели человеческой индивидуальности. В
Греции языческий дионисизм вел к растерзанию человеческой индивидуальности,
к исчезновению человеческого образа в безликой природной стихии.
Дионисические экстазы всегда были опасны для человеческого образа. Но
никакой экстаз, никакое исступление не ведет у Достоевского к отрицанию
человека. Это очень оригинальная черта у Достоевского. Антропологизм
Достоевского - явление совершенно исключительное и небывалое. Образ
человека, границы личности не без основания связываются с началом
аполлоновским, с началом формы. Начало же дионисическое обычно понимают как
снятие принципа индивидуализации, разрыв граней личности. У Достоевского это
иначе. Он весь дионисичен, а не аполлоничен, в экстазе и исступлении. И в
этой исступленной экстатической стихии с еще большей силой утверждается
образ человека, лик человека. Человек в своей огненной полярности и
динамичности остается у него до самой глубины, человек неистребим. В этом
Достоевский отличается не только от греческого дионисизма, но и от многих
мистиков христианской эпохи, у которых остается лишь божественное и исчезает
человеческое. Достоевский хочет идти до самой глубины божественной жизни