"Николай Бердяев. Миросозерцание Достоевского" - читать интересную книгу автора

проникнута этим двоением, этой постоянной подменой. Много в наше время
появилось людей с "двоящимися мыслями", у которых ослабели внутренние
критерии различения. Это - человеческая порода, открытая Достоевским. С этой
породой ничего нельзя поделать старым нравственным катехизисом, к этим душам
нужен более сложный подход. Достоевский исследует судьбу этих человеческих
душ, пронизанных токами апокалиптической атмосферы. И это исследование
открывает огромный свет. Достоевский берет человека в момент глубокого
духовного кризиса, религиозного перелома. В этот момент судьбы человека
можно сделать очень существенное открытие о человеческой природе. Явление
Достоевского есть совершенно новый момент в антропологическом сознании. Это
сознание уже не только традиционно-христианское, не святоотеческое и не
гуманистическое.
Что же новое приоткрылось Достоевскому о человеке? Он не только
возвращается к старой и вечной христианской истине о человеке после
гуманистического отпадения от нее и забвения ее. Опыт гуманистического
периода истории, испытание человеческой свободы не прошли даром. Это не было
чистой потерей и чистым ущербом в человеческой судьбе. Новая душа народилась
после этого опыта, с новыми сомнениями, с познанием нового зла, но и с
новыми горизонтами и далями, с жаждой нового богообщения. Человек вступил
уже в иной, в более зрелый духовный возраст. И христианская, глубоко
христианская антропология Достоевского отличается уже от антропологии
святоотеческой. Учение о человеке отцов и учителей церкви, учение о пути
человеческом, которому научает нас жизнь и творения святых, отвечает не на
все запросы человека в нынешнем его духовном возрасте, знает не все
человеческие сомнения и соблазны. Человек не стал лучше, не стал ближе к
Богу, но бесконечно усложнилась его душа и обострилось его сознание. Старая
христианская душа знала грех и попадала во власть дьяволу. Но она не знала
того раздвоения человеческой личности, которое узнала душа, исследуемая
Достоевским. Старое зло было яснее и проще. Соблазнительные и манящие пути
человекобожества не раскрылись еще перед ней так, как они раскрылись перед
душой Раскольникова, Ставрогина, Кириллова, Ивана Карамазова. И трудно было
бы современную душу излечить от ее духовных болезней одними старыми
лекарствами. Достоевский познал это. Он знал не меньше, чем знал Ницше, но
он знал и то, чего Ницше не знал. Современник же Достоевского Феофан
Затворник, один из самых авторитетных наших православно-аскетических
писателей, не знал того, что познали Достоевский и Ницше, и потому не мог бы
ответить на муку, рожденную новым человеческим опытом. Они познали, что
страшно свободен человек и что свобода эта трагична, возлагает бремя и
страдание. И увидели они раздвоение путей вверх от человека к Богочеловеку и
человекобогу. Человеческая душа предстала в момент своей богоотставленности,
и этот опыт оказался своеобразным религиозным опытом, в котором после
погружения в тьму загорается новый свет. И потому христианство Достоевского
очень отличается от христианства Феофана Затворника. И потому старцы Оптиной
пустыни не признали его вполне своим, прочитав "Братья Карамазовы". Открылся
путь ко Христу через беспредельную свободу. Изобличается соблазнительная
ложь человекобожества на самом пути беспредельной свободы. И это было уже
новым словом о человеке.
Творчество Достоевского означает не только кризис, но и крушение
гуманизма, внутреннее его изобличение. В этом имя Достоевского должно быть
поставлено рядом с именем Ницше. После Достоевского и Ницше невозможен уже