"Генри Берд. Холестерин колец" - читать интересную книгу автора

целыми телегами повезли кипы свежесрезанного чертополоха --
популярного и очень мощного рвотного средства. Новости о
предстоящем празднике добрались аж до Брендивина, и проживавшие
вне Хобботауна шныряне начали сползаться в городок, словно
мигрирующие пиявки, и каждый надеялся натрескаться так, чтобы в
сравнении с ним и минога показалась застенчивой скромницей.
Никто в Шныре не обладал такой бездонной глоткой, как
вечно поровший какую-нибудь чушь (ибо он впадал уже в
старческое слабоумие) дряхлый сплетник Хам Грымжи. Полжизни Хам
честно трудился, исправляя в городке должность околоточного, но
уже много лет как вышел в отставку и скромно жил на доходы от
налаженного им еще в прежнее время бизнеса, двумя составными
частями которого были вымогательство и шантаж.
К тому вечеру, о котором у нас пойдет речь, Хам
Губа-не-Дура, как его прозывали, почитай, переселился в
"Заплывший Глаз", нечистую забегаловку, каковую мэр Гонимонетус
не раз уже закрывал за сомнительное поведение подвизавшихся там
грудастых "хобботушек", способных, как сказывали, даже тролля,
если, конечно, он уже лыка не вяжет, обчистить за такое время,
за которое и "Румпельштильцхен" еще не всякий успеет
выговорить. В тот вечер в кабачке заседало привычное сборище
опухших от пьянства олухов, включая сюда и сына Губы-не-Дуры,
Срама Грымжи, как раз отмечавшего отсрочку исполнения
приговора, заработанного им посредством противоественного
отправления кое-каких его потребностей с неблагосклонной
помощью малолетней драконихи противоположного пола.
-- По-моему, как-то сумнительно все это попахивает, --
говорил Губа-не-Дура, вдыхая зловонные испарения своей
трубочки-носогрейки. -- Я насчет того, что господин Сукинс
вдруг закатывает эдакий пир, когда он за многие годы и куска
заплесневелого сыра соседям не поднес.
Слушатели молча закивали, ибо так оно и было. Даже и до
"странного исчезновения" Килько его нору в Засучках охраняли
свирепые росомахи, да и не помнил никто, чтобы он когда-либо
потратился хоть на грош во время ежегодной Благотворительной
Распродажи Мифрила в пользу бездомных баньши. То
обстоятельство, что и никто другой на них ни гроша не давал, не
могло, разумеется, послужить оправданием прославленной скупости
Килько. Денежки он держал при себе, расходуя их лишь на прокорм
племянника да на игру в скабрезный скрабл, к которой питал
маниакальное пристрастие.
-- А этот его паренек, Фрито, -- прибавил мутноглазый Нат
Мухоног, -- у него-то и вообще не все дома, ей-ей.
Это заявление подтвердил, среди прочих, старый Затык из
Утопья. Ибо кто же не видел, как молодой Фрито бесцельно
слоняется по кривым улочкам Хобботауна, сжимая в руке пучок
цветов и что-то там лепеча насчет "истины и красоты", а то еще,
бывало, остановится и ляпнет какую-нибудь несусветицу вроде
"Cogito, ergo hobbum(*1)"?
-- Малый с придурью, это точно, -- сказал Губа-не-Дура,--