"Нина Берберова. Аккомпаниаторша (Повесть) " - читать интересную книгу автора

Я: Кажется, да.
- Есть вещь, которую я хочу вам сказать, но не могу. Надо, чтобы вы
догадались.
- Хорошо.
- Теперь отвечайте: да или нет?
Сердце мое стучало.
- Да...
Но не Евгению Ивановичу суждено было дать поворот моей жизни, а все
тому же бледнолицему, придурковатому Митеньке: Евгений Иванович уехал в
Москву и больше не вернулся. Надежд моих по части моего с ним замужества он
не оправдал. В ту зиму, когда я вспоминала мой с ним разговор и все
надеялась, что он напишет, что он приедет, мне иногда начинало казаться, что
он вовсе не объяснялся мне в любви, что он имел в виду нечто совсем другое:
например, попросить меня, чтобы я дала ему взаймы немножко денег или чтобы
передала привет от него кому-нибудь, к кому он, может быть, неравнодушен. Но
Бог с ним! Обратимся к знакомству, ставшему для меня "роковым". Зимой 1919
года Митенька свел меня с Марией Николаевной Травиной.


II

Мне было восемнадцать лет. Я окончила консерваторию. Я не была ни умна,
ни красива; у меня не было ни дорогих платьев, ни выдающегося таланта.
Словом, я ничего собой не представляла. Начинался голод. Мечта мамы о том,
что я буду давать уроки музыки, не осуществлялась - уроков теперь едва
хватало для нее одной. Мне же подворачивалась случайная работа на каких-то
музыкальных вечерах, на заводах и в клубах. Помню, несколько раз - за мыло и
сало - ездила я куда-то в Гавань и ночь напролет играла танцы. Потом подошла
регулярная работа - по субботам - за хлеб и сахар - в железнодорожном клубе
при Николаевских мастерских. Сперва я играла "Интернационал", потом Баха,
потом Римского-Корсакова, потом Бетховена, потом "хоралы" Митеньки
(входившие тогда в моду). Но одной субботней работой я прожить не могла. И я
нашла певца, которому нужна была аккомпаниаторша - это у меня отнимало три
часа каждый день - путь был длинен, трамваев не было. Но пока он провел меня
по каким-то казенным ведомостям для получения пайка, прошло более двух
месяцев. Наконец, и это устроилось.
Певец был когда-то довольно известным баритоном. Сейчас ему было под
семьдесят, пахло от него махоркой и погребом, руки у него были черные от
работы на кухне и колки дров. Он так худел, что одежда с каждым месяцем
заметно обвисала на нем, отрывались пуговицы, протирались локти и колени. Он
никогда не мылся, только изредка брил подбородок и губу, и тогда так
пудрился, что весь обсыпался. И мне казалось, что это сыплется с него
штукатурка, как из старой, рушащейся стены, и пахнет от него не погребом, а
просто сырой землей.
- Сонечка, - говорил он мне, - что вы какая-то тоненькая? Одной
молодостью ничего не возьмешь. Нужны формы, формы! А у вас лапка куриная,
ножка козья, грудка кошачья. Ах, что с вами будет, детинька моя, при такой
фигурке!
Он искренне сокрушался о моем будущем. Я же была довольна, что
научилась с ним репертуару и приношу домой мешки с провизией... Однажды