"Александр Бенуа. Жизнь художника (Воспоминания, Том 1) " - читать интересную книгу автора

крови русской. Однако, в нашей семье я один только таким уродом и был, тогда
как мои братья все были русские пламенные патриоты с большей или меньшей
примесью чего-то скорее французского или итальянского в характере. Факт во
всяком случае остается: я Россию, как таковую, Россию в целом, знал плохо, а
в характерных чертах ее многое даже претило мне, и это еще тогда, когда я о
существовании каких-то характерных черт не имел ни малейшего понятия.
Напротив, Петербург я любил. Во мне чуть ли не с пеленок образовалось
то, что называется "patriotisme de clocher" ("Патриотизмом колокольни".).
Я понимал прелесть моего города, мне нравилось в нем все; позже мне не
только уже все нравилось, но я оценил значение всей этой целостности. Я
исполнился к Петербургу того чувства, которое, вероятно, жило в римлянах к
своей urbs, которое у природного француза к Парижу, у англичанина к Лондону,
у истинно русского человека к Москве, которого, пожалуй, нет у немцев. Немцы
те, действительно, патриоты всей своей страны в целом: Deutschland uber
Alles... А во мне скорее жил (да и теперь живет) такой императив -
Petersburg uber Alles...
Я отлично знаю, что это вовсе не то чувство, которое полагается в себе
питать и которым можно гордиться. Тем не менее это чувство мое имеет
абсолютное утверждение. Скажу тут же - из всех ошибок "старого" режима в
России мне представляется наименее простительной его измена Петербургу.
Николай II думал, что он вполне выражал свое душевное созвучие с народом,
когда высказывал чувство неприязни к Петербургу, однако тем самым он
отворачивался и от самого Петра Великого, от того, кто был настоящим творцом
всего его самодержавного величества. Внешне и символически неприязнь эта
выразилась, когда он дал свое согласие на изменение самого имени, которым
прозорливый вождь России нарек свое самое удивительное творение. Я даже
склонен считать, что все наши беды произошли как бы в наказание за такую
измену, за то, что измельчавшие потомки вздумали пренебречь "завещанием"
Петра, что, ничего не поняв, они сочли, будто есть нечто унизительное и
непристойное для русской столицы в данном Петром названии. "Петроград"
означало нечто, что во всяком случае было бы неугодно Петру, видевшему в
своей столице большее, чем какое-то монументальное поминание своей личности.
Петроград, не говоря уже о привкусе, чуждой Петру, "слявянщины", означает
нечто сравнительно узкое и замкнутое, тогда как Петербург или точнее
Санкт-Петербург означает город-космополит, город, поставленный под особое
покровительство того святого, который уже раз осенил идею мирового духовного
владычества - это означает "второй" или "третий" Рим. Самая несуразность
соединения сокращенного латинского sanctus и слов германского звучания Петер
и Бург, как бы символизирует и подчеркивает европейскую, вернее,
коспомолитическую природу Петербурга.
Все эти мысли, осознанные давным-давно, достигли во мне крайней
напряженности именно в тот момент, когда Санкт-Петербург был переименован в
ознаменование чудовищной международной, но главным образом европейской,
распри, (европейцы против европейцев - "своя своих не познаше"). Тогда я с
особой силой ощутил и то, что во мне живет культ Петербурга. Но любил я его
уже и тогда, когда вовсе не понимал, что вообще можно "любить" какие-то
улицы, каменные нагромождения, каналы, какой-то воздух, какой-то климат и
всевозможные лики сложного целого, менявшиеся в зависимости от времени года,
от часа дня, от погоды. "Открывал" я Петербург в течение многих лет, в
сочетании с собственными настроениями и переживаниями, в зависимости от