"Александр Бенуа. Жизнь художника (Воспоминания, Том 1) " - читать интересную книгу автора

радостей и огорчений своего сердца.
О, как я обожал петербургскую весну с ее резким потеплением и особенно
с ее ускоренным посветлением. Что за ликование и что за щемящая тоска в
петербургской весне... И опять-таки я ощущал, как нечто исключительно
чудесное и патетическое, когда, после сравнительно короткого лета, наступала
"театрально эффектная" осень, а затем "оглянуться не успеешь, как зима катит
в глаза". Зима в Петербурге именно катила в глаза. В Петербурге не только
наступали холода и шел снег, но накатывалось нечто хмурое, грозно мертвящее,
страшное. И в том, что все эти ужасы все же вполне преодолевались, что люди
оказывались хитрее стихий, в этом было нечто бодрящее. Именно в зимнюю
мертвящую пору петербуржцы предавались с особым рвением забаве и веселью. На
зимние месяцы приходился петербургский "сезон" - играли театры, давались
балы, праздновались главные праздники - Рождество, Крещение, Масленица. В
Петербурге зима была суровая и жуткая, но в Петербурге же люди научились,
как нигде, обращать ее в нечто приятное и великолепное. Такой представлялась
мне петербургская зима и в детстве, и это несмотря на то, что зима неизменно
влачила за собой всякие специфические детские болезни. Позже наступление ее
означало еще и начало многострадального "учебного года"!
Когда я сижу у открытого настежь окна, выходящего на милую (почти
родную) Сену, мне в сегодняшний жаркий и светлый июньский вечер 1934 года
представляется особенно соблазнительным перенестись на машине времени в те
далекие времена, когда я жил в своем родном городе. Попытаюсь восстановить в
памяти то, чем был на берегах Невы вечер, в такую же июньскую пору, чем
вообще был весной весь мой милый, милый город. Повторяю, это была пора,
когда я особенно любил Петербург. Именно в мягкие июньские вечера,
совпадающие с особенно ликующими моментами моих личных переживаний, я стал
сознавать и свою влюбленность в родной город, в самое его лицо и в его
персону. Красив и поэтичен Петербург бывал в разные времена года, но
действительно весна была ему особенно к лицу.
Ранней весной, когда скалывали по улицам и площадям кору заледенелого
снега, когда между этими пластами по открывшейся мостовой неслись откуда-то
взявшиеся блиставшие на солнце ручьи, когда синие тени с резкой
отчетливостью вылепляли кубы домов и круглоту колонн, когда в освобожденные
от двойных рам и открытые настежь окна вливался в затхлую квартиру "новый"
воздух, когда лед на Неве набухал, становился серым и, наконец, вздымался,
ломался и сдвигался с места, чтобы поплыть к взморью - Петербургская весна
была уже изумительна в стихийной выразительности своего пробуждения. Не
могло быть сомнения, что одно время года сменяло другое. Но когда, наконец,
новый порядок бывал окончательно установлен, наступало поистине
благословенное время. Суровый в течение месяцев Петербург становился
ласковым, пленительным, милым. Деревья в садах покрывались нежнейшей
листвой, цвела дурманящая сирень и сладкопряная черемуха, стройные громады
дворцов отражались в свободно текущих водах. Тогда же начинались (в ожидании
переезда на дачу) паломничество петербуржцев, соскучившихся по природе, на
Острова и начиналось гуляние нарядной толпы по гранитным панелям
набережной - от Адмиралтейства до Летнего сада. Самый Летний сад заполнялся
не одними няньками с детьми да старичками и старушками, совершавшими
предписанную гигиеническую прогулку, но и парочками влюбленных.
Из всяких воспоминаний о Петербургской весне, мне особенно запомнились
какие-то "плавания" в тихие белые ночи по шири нашей красавицы-реки.