"Пьер Бенуа. Прокаженный король " - читать интересную книгу автора

Я вернул Рафаэлю бумагу.
- Французская Дальневосточная школа?! Мог ли я подумать! Это
превосходная школа. Это господин Барбару устроил тебя туда?
- Ну, а кто же еще? Быть может, ты воображаешь, что я сам стремился к
этому назначению? Вообрази, не прошло и трех недель по моем возвращении в
Лион, как в одно прекрасное утро... Но, кажется, я тебя замучил всеми этими
старыми историями? Все это не интересует тебя, а?
Я думал: я знаю, кой-кого можно было бы на этом поддеть, если бы я
сказал: "Гм! Не очень!" Но я был не способен на подобный ответ прежде всего
потому, что не люблю ставить в неловкое положение людей вообще, а друзей в
особенности, а кроме того, потому, что, ответив таким образом, я бы солгал.
И я с полной искренностью, с неподдельным жаром стал уверять его в
своем желании узнать все об обстоятельствах, при которых он уехал, и о его
пребывании в Индокитае.
Если моя передача его признаний будет только, увы, холодным эхо, этому
не следует слишком удивляться. В моем распоряжении нет того, что имел в тот
вечер Рафаэль, той атмосферы энтузиазма, которая порождает молодые,
страстные слова и которой не чуждо в то же время смакование наиболее
благостных вин и совершенных ликеров.
Прошло почти десять минут. Явился дворецкий с благородным и скорбным
лицом, словно какой-нибудь член палаты лордов, и доложил, что обед подан.
Рафаэль поднялся.
- Пойдем к столу, - сказал он. - Там нам будет так же удобно
разговаривать, уже девять часов.
Разговаривать! Разговаривать! Он называет "разговаривать" этот монолог,
который будет продолжаться, наверное, до самой полуночи.
Не буду описывать столовую. Скажу раз и навсегда - она тоже
свидетельствовала, как и остальные комнаты, с которыми я уже успел
познакомиться, о невероятной, умопомрачительной роскоши. Только замечу,
кстати, об одной характерной особенности: среди мотивов ее орнаментовки
повсюду господствовал, как волнующий припев, благородный браманский цветок
лотоса. В форме него были электрические лампочки, многочисленные хрустальные
графины, в которых сверкали таинственные вина. Его листьями была усеяна
скатерть.
Рафаэль увидел, что я заметил эту особенность. Он улыбнулся.
- Фантазия моей жены, - сказал он. - Но теперь, быть может, тебе
понятнее название виллы?
- Вилла Тевада? Тевады - это ведь священные прислужницы богов в раю
Индры?
- Верно, верно. Превосходно. А ты только что оклеветал себя. Я уверен,
что из тебя кое-что можно сделать.
"А я, - подумал я про себя, - более чем уверен, что судьба забросила
меня к каким-то сумасшедшим. Да, впрочем, какое мне дело до всех их
эксцентричностей! На то и деньги! Во всей этой истории явно господствует
одна вещь - богатство старого Барбару. Ну и пусть! Нужно только соблюсти
одну предосторожность: если я захочу через полчаса начать тоже молоть всякий
вздор, то необходимо будет бросить пить".
Я пытался было это сделать, но без особого успеха.
У этих проклятых лакеев, очевидно, были самые точные предписания: едва
только наши стаканы опустошались, они тотчас же их снова наполняли.