"Евгений Бенилов. Уносящий воспоминания" - читать интересную книгу автора

детской души - затаив дыхание, едва касаясь кончиками пальцев. Вот здесь -
все хорошо, и здесь тоже... но вот здесь... звук виолы становится ниже и
начинает вибрировать.
Вокруг меня трепещет воспоминание: маленькая девочка вбегает в комнату,
устремляется к розовой корзинке, гладит белого пушистого котенка. Но тот не
шевелится: крошечное тельце застыло, будто деревянное. "Мама! - тревожно
зовет девочка. - Что случилось с Пушинкой?.."
Я вбираю в себя, впитываю воспоминание, очищаю от него детскую душу -
сначала исчезает окоченевшее тело зверька, потом розовая корзинка. Двигаясь
от настоящего к прошлому, я стираю котенка из памяти Гретхен: вот
растворяется блюдце китайского фарфора, из которого Пушинка пила молоко, а
вот исчезает щетка, которой девочка почесывала нежную белую шерстку. Вскоре
я добираюсь до самого начала: вижу, как служанка приносит корзинку с
котенком с рынка - еще секунда, и память ребенка чиста.
Я делаю усилие и выныриваю из души девочки... снимаю руку с лица
Гретхен: лоб ее разгладился, ресницы не дрожат. Я гашу лампу на подоконнике
и, стараясь не скрипеть половицами, выхожу в коридор. Пламя свечей в
настенных канделябрах колеблется от сквозняка, толстый ковер впитывает звуки
шагов. Дом кажется спящим, но я знаю: за дверью каждой спальни бодрствуют
люди. Затаив дыхание, лежат они в темноте, ждут, пока я уйду. Отсчитывают
мгновения громкими, как взрывы петард, ударами сердец.
Я спускаюсь по лестнице, без скрипа открываю и без стука закрываю
входную дверь, погружаюсь в туман. Фонарь у подъезда уже горит - видать,
фонарщик обогнал меня опять.
Я запахиваю плащ, нахлобучиваю шляпу, иду по улице Оружейников. Куранты
Ратуши начинают бить - протяжные звуки плывут над остроконечными черепичными
крышами заунывной вереницей. Один, два, три... девять, десять, одиннадцать.
Рано засыпает наш город, рано засыпает и поздно встает.
Я выхожу на рыночную площадь: справа темнеют лотки торговцев овощами и
фруктами, слева - мясной павильон. Факелы у входа на Старый мост мерцают
сквозь туман; я лавирую между рыночными лотками, глядя на факелы, как на
огни маяка. Набережная встречает меня сыростью и журчанием воды; капли росы
блестят на гранитном парапете, будто бриллианты. Я вхожу на мост - внизу,
сквозь клочья тумана, проглядывают черные воды Эйвона. Факелы на другом
конце моста трепещут, как огромные, бабочки - желтые полотнища пламени
смешиваются с молоком тумана... я прохожу между факелами, сворачиваю на
улицу Ткачей. Впереди фонарщик зажигает очередной фонарь - так и ходим мы
друг за другом каждую ночь по темному городу.
- Добрый вечер, мессир! - фонарщик склоняется в поклоне. Кивнув в
ответ, я иду мимо... вдруг, повинуясь внезапному порыву, оборачиваюсь.
- Скажи, старик, - слова мои плывут по воздуху, как кольца табачного
дыма, - почему ты никогда не просишь избавить тебя от дурных воспоминаний?
Почему не зажигаешь лампу в своем окне?
Прячет глаза фонарщик, смотрит куда-то вбок.
- Потому что я всегда иду впереди вас, мессир, - кривая улыбка
появляется на его тонких губах. - Потому что работа моя - зажигать фонари на
вашем пути, а не у себя дома.
- Не уходи от ответа, старик! - раздражение делает мой голос хриплым. -
Почему ты не хочешь избавиться от боли разочарований и потерь?
- Потому что боль дана мне Богом.